Андрей Мисин: «Ни под кого не подстраиваюсь»

В 1989 году, когда Андрей Мисин впервые появился на телеэкране, страна переживала опьянение свободой. Открылись шлюзы, и вместе с дешевой попсой в эфире все чаще можно было услышать серьезных музыкантов, честно пытавшихся разговаривать с публикой об истинных ценностях. Элитарная прослойка праздновала свой недолгий праздник, и странные песни Мисина пришлись на этом празднике как нельзя кстати.

Его волновали вечные категории: Бог и Дьявол, добро и зло, рождение и смерть, любовь и ненависть. В союзники он брал настоящую поэзию, особенно много – из Иманта Зиедониса и Сергея Патрушева, а в музыке явственно звучали отсылки к эпическому симфонизму, еще чаще – мотивы аскетичного фольклора народов Севера. На концертах Мисина среди юных поклонников интеллектуального рока запросто можно было встретить убеленных сединами консерваторских преподавателей.

Но вскоре отечественный шоу-бизнес оперился и окреп, Борис Гребенщиков спел «Рок-н-ролл мертв», а главным музыкальным событием страны стали «Рождественские встречи» Аллы Борисовны Пугачевой. Праздник на элитарной улице закончился.

Но изменить себя и себе Мисин не смог. Да и не хотел.

Виноват, что я не в стае,

Что я грызться не могу!

Виноват, что заметаю

Свой же след на берегу.

Так сказал когда-то любимый им Имант Зиедонис. И Андрей Мисин ушел в тень.

Сегодня он создает маленькие музыкальные шедевры для кино, цирковые мюзиклы, музыку для театра и песни для первой десятки российской эстрады, включая нашу несравненную Примадонну. Но вся эта работа – из категории «за кадром», а его самого публика на подмостках видит нечасто. Да и то на каком-нибудь фестивале, вроде народной премии «Светлое прошлое», лауреатом которой он стал в феврале этого года. Но недавно пронесся слух, что Мисин, наконец-то, записывает два новых альбома…

– Андрей, после того как вы ушли из спектакля Театра им. В.Маяковского «Чума на оба ваши дома», для которого написали несколько песен и сами же исполняли их со сцены, вы совсем перестали появляться на эстраде. Почему?

– Мне стало неинтересно. Я другой, и мне сегодня нравится другое. Когда на фестивале «Светлое прошлое», который Фонд Олега Митяева ежегодно проводит в Челябинске, организаторы попросили, чтобы я спел песню «Чужой», я согласился сделать это только под фонограмму. И как же я мучился! Когда все закончилось, с огромным облегчением сел за рояль и сказал: «А теперь я спою то, что мне действительно хочется», – и исполнил «День был светел». Песню, которую недавно написал на стихи Сергея Патрушева.

– Соавтора большинства песен, вошедших в три ваших предыдущих альбома.

– Да, но потом он увлекся восточной философией и замолчал. А год назад позвонил и предложил снова поработать вместе. Семь месяцев его стихи пролежали у меня на рабочем столе компьютера. Я и с того бока на них смотрел, и с этого – не цепляло… Но в ноябре прошлого года вдруг «пробило»: я сел в студию и одну за другой написал десять песен. Буду выпускать альбом. Добавлю еще пару песен из спектакля «Чума…» и романсы на стихи Пушкина. Получится альбом песен, написанных не на тексты, а именно на стихи. То, что я любил всегда. Потому что помимо того, что музыка есть внутри каждого стихотворения, она еще у каждого поэта – своя. И разные поэты дают разные ощущения.

– При этом одновременно с вокальным альбомом вы работаете над альбомом инструментальным, где играете на аккордеоне. Что для большинства публики станет сюрпризом.

– На самом деле все просто. Музыкальную школу я закончил по классу аккордеона и потом, когда учился в Алма-атинской консерватории (последние три курса – заочно), зарабатывал на жизнь, играя на свадьбах в Западной Белоруссии. Польки, вальсы, народные песни – такой мощный славянско-польско-белорусский фольклорный замес.

Прошлым летом, когда в Москве был дикий смог, я два месяца провел на даче. Дом посреди леса, сосны, белки, тишина. И я со своим аккордеоном!.. По пять-шесть часов в день играл. А поскольку дом деревянный, то звучание потрясающее – намного лучше, чем в любой московской студии. Очень полный звук.

– То есть именно дача натолкнула на мысль записать инструментальный альбом?

– Нет, желание у меня уже давно вызрело, просто времени не хватает: аккордеон – это же хобби… Но могу сказать, что, играя на аккордеоне собственные произведения, понял, что в некоторых, кроме текста, ничего нет – композитора я в них не сильно дал!.. (Смеется) А другие, вроде бы, простенькие, о которых и не предполагал, что они могут существовать в аккордеонной версии, становились почти симфониями.

– Так, может быть, не так уж и не правы те, кто упрекает вас в тяготении к «навороченным» аранжировкам? Мол, надо делать по принципу «будьте проще, и народ к вам потянется»…

– Меня мало интересует чужое мнение. То, что придумывается сразу, вместе с текстом, нельзя выбрасывать. Например, песню Кристины Орбакайте «Нежная» можно безошибочно узнать уже по вступлению гитарного рифа. Или «Ночь-подруга» той же Орбакайте. Услышал вступление – и уже понятно, что за песня.

А вот когда аранжировщик Пугачевой взял и замедлил темп в песне «Добраться домой»… Они вместе с Аллой решили: если это «умная» музыка, то она должна быть медленная. Но я темп рожаю вместе с песней! И если медленный сделать быстрее, а быстрый – медленнее, песня пропадет.

– Вы пишете песни не только для эстрадников первого эшелона, среди которых Пугачева, Леонтьев, Орбакайте или Вайкуле, но и для исполнителей шансона вроде Лепса и Михайлова. Вы – и шансон; как это соотносится?

– Мои песни для Лепса и Михайлова к шансону не имеют отношения.

– «Она умеет делать мне любовь» – не шансон?

– Абсолютно нет. Я вообще мечтаю когда-нибудь спеть ее сам. Если взять гитару, опустить тональность и спокойно, без крика, «проболтать» текст под аккорды – это в чистом виде Леонард Коэн. Но, к сожалению, любая итало-американская песня, будучи исполнена на русском языке, превращается в шансон.

Для меня работа с Лепсом над альбомом «В центре Земли» была очередным экспериментом. Мы так договорились. И после этого альбома я с Гришей сделал еще только две песни. Одну из них – «А все остальное слова, только лишь слова» – успел «отрулить», и он ее спел в моей аранжировке. А вторую – «Черный снегопад» – нет, и он сдуру ее проорал. Но это было уже без меня. Однако я очень рад, что именно песня «Лабиринт», которую мы написали для Григория Лепса с поэтом Кареном Кавалеряном, стала для него «пропуском» на Первый канал. Как и песня «Между небом и землей» – для Стаса Михайлова.

– Но все-таки работа со «звездами» – это из разряда заботы о хлебе насущном…

– Это профессия, да. Но мне, например, очень нравится с Кристиной Орбакайте работать. Она живая, и ей интересно пробовать себя в разной эстетике. А поскольку во мне рождается много женской музыки, и мне хочется, чтобы она звучала…

– Простите, а женская музыка – это как?

– Ну, всегда можно узнать, какая музыка женская, а какая – мужская. У женской – особенный мелодизм: падающие интонации и прочее. Мне, например, очень жаль, что в свое время, когда я написал «Колыбельную» («“Спи”, – ночь сказала вечеру»), в нашей стране не было певицы, которой бы я доверил ее спеть. И пришлось петь самому.

– Работая с тем или иным исполнителем, вы вынуждены под него подстраиваться?

– Нет, я ни под кого не подстраиваюсь. И песни сочиняю просто потому, что сочиняю. В этом смысле я счастливый человек. Очень редко бывает, чтобы кому-то немедленно понадобился определенный трек. Более того, если ко мне обращаются с подобными просьбами, как правило, ничего не получается. Все, что достается артистам, мною было уже когда-то написано и… дожидалось своего часа. Готовая песня может и три года лежать, и пять. Пока не появится исполнитель, которому, как мне кажется, она подходит. Но петь ее или не петь – личный выбор каждого артиста.

Например, в прошлом году мы записали одну песню с Мариной Цхай и, по-моему, она еще не поняла, что это – ее. Но, думаю, поймет. Я-то их всех вижу со стороны, кто есть кто и кто на что способен…

– Постоянно общаясь с поп-звездами…

– Я с ними не общаюсь.

– Хорошо, вы для них пишете. А значит, так или иначе вынуждены следить за отечественной эстрадой. Каковы впечатления?

– Недавно мне сказали, что в зале Государственного Кремлевского Дворца никогда не бывает «живых» концертов, если там выступают наши «звезды». Любые. И я рад, что на канале НТВ появился «Музыкальный ринг», где все поют «вживую». Как и на «Фабрике звезд». Это очень хорошо. Может быть, с течением времени все станет «живым»…

– Почему ваша дочь не стала певицей? У нее красивый голос, приятная внешность, да и репертуаром папа наверняка бы ее обеспечил.

– Она – это я. И если бы она начала петь фольклор, то делала бы это замечательно. Она его и пела в свое время. Но… дальше не захотела.

– Две песни из вашего репертуара – «Ангел сна» и «Четыре тайны» – записала группа «Несчастный случай». Вам нравится эта новая интерпретация?

– Я не слышал. Леша Кортнев подарил мне CD, но я его не включал, мне неинтересно. Я и так знаю, что это не близко к тому, чего я хочу. Я и сам-то не смог туда приблизиться, потому что тогда, в девяностые, шел на ощупь. Сегодня я уже знаю, как, но пока не имею возможности это сделать. «Мой» звукорежиссер давно уехал из России, а второго такого же я пока не нашел...

– И значит, говорить о том, что два своих альбома вы планируете выпустить к какому-то определенному сроку, не приходится?

– Единственное, что я планирую, – это жить и писать музыку. Мне интересно экспериментировать – в разных направлениях, жанрах, стилях. Потому что не хочу, умирая, с сожалением сказать: «А что же я вот этого-то не попробовал?!» А так – буду спокоен: попробовал.

Беседовала Вера ЗВЕЗДОВА