Писатель должен быть одиноким волком

Андрей Иванов – лауреат конкурса имени Марка Алданова (2007, повесть «Мой датский дядюшка») и премии им. Ю.Долгорукого (2008, повесть «Зола»), в 2009 году его роман «Путешествие Ханумана на Лолланд» вошел в шорт-лист «Русского Букера», а «Русская премия» – конкурс русскоязычных писателей, живущих за рубежом, – награждала его дважды: второй диплом в номинации «крупная проза» за роман «Горсть праха» в прошлом году и второе место в номинации «малая проза» за повесть «Кризис» – в этом.

Живет Андрей Иванов в Эстонии, в России его проза – лакомство для литературных гурманов, для тех, кто ценит точное слово и образ, музыкально-литературную тему и мысль, созерцание и авантюрность желаний. Филолог по образованию, он с большим вниманием относится к слову, и заявляет, что «Слова – это стекло, сквозь которое мы смотрим на мир». К нему не относится шутка: «Не можешь не писать – не пиши!», с ним как раз все наоборот, он как-то заметил про себя: «Внутри меня есть вулкан, который постоянно действует и переполняет меня лавой. Мне просто однажды пришлось построить огромный литейный завод, чтобы отливать из лавы литеры и выкладывать из них текст. Для меня это стало вопросом жизни и смерти. Если б я не начал писать, мне бы пришлось делать что-то еще».

Нам удалось встретиться с Андреем Ивановым в Москве на вручении «Русской премии» и задать ему несколько вопросов.

– В вашем самом известном романе герой и его приятель индус Хануман «беженствуют» по Дании, голод и холод не мешают им активно созерцать окружающий непривычный мир и быт совсем других людей, собственно роман «соткан» из созерцания и философствования. А кто герой вашей новой повести «Кризис»?

– Несмотря на название, повесть не о кризисе, а о человеке, который пишет новеллы. В них он пытается преодолеть хаос, который на него давит извне. В этих новеллах герой создает герметический мир, который помогает ему преодолевать фантасмагорический и иллюзорный окружающий его мир. Настоящий же мир – внутренний, в котором человек существует как творец. В обыденной жизни мы много делаем механических движений, и чем быстрее развивается Интернет, тем активней приходится копошиться, чтобы угнаться за современным миром.

– Получается, что ваш герой бежит от жизни в созданный им мир литературных произведений?

– Не совсем так. Реальные чувства герой обнаруживает внутри себя, к примеру, понимает, что хоть и прошло 20 лет, но любовь его по-прежнему жива, но реализуется она, к сожалению, только в его новеллах. В жизни он пытается свести концы с концами, и самые обычные решения ему даются очень трудно.

 – А тему реальных беженцев вы закрыли в своем творчестве?

– Нет, это большая и сложная тема. В любой момент любой человек может все потерять, вообще все… Об этом еще Еврипид писал в «Медее», что хуже нет напасти, чем быть беженцем, уж лучше смерть! Герои «Путешествия», вынутые из насиженного гнезда, обнажены, их корни оголены, сосуды кровоточат, потому что они были вырваны с мясом из насиженного места.

– Какая форма жизни понятна вам и многое ли в ней удается?

 – Любые формы жизни таинственны. Парадокс постижения сути жизни заключается не в понимании жизни, а в погружении в состояние изумленного восприятия мира, где знакомые вещи линяют, сбрасывая словесную чешую и предстают перед глазами сосудами безмолвия. Как лампы в старых радиоприемниках… Если долго к ним присматриваться, можно улететь на Марс.

– А в какие тексты «прячетесь» от жизни вы?

 – Мне трудно угодить. Больше люблю перечитывать старое или то, что про¬пустил по оплошности или ввиду неудачно сложившихся обстоятельств. Селин, Жене, Герард Реве, Габриэль Витткопп. Особенно нравится Реве, не знаю, почему. Когда начинал писать роман «Путешествие Ханумана…» был под сильным влиянием Гамсуна и Генри Миллера, а теперь я к ним совершенно равнодушен. В свое время Шишкин порадовал «Взятием Измаила», Климова – «Белокурыми бестиями».

 – А как существует русская литература в Эстонии?

– Именно в повести «Кризис» я пытаюсь это объяснить. Мой герой боится выпускать сборник новелл, он старается остаться незамеченным, не привлекать к себе внимания, спрятаться в раковину.

– Не кажется ли вам, что читателей серьезной литературы не только с Эстонии, но и в России стало меньше?

– В Эстонии у меня есть круг общения и понимания, люди часто приглашают рассказать о своих произведениях. Но мне всегда казалось, что тираж моих книг в 300 экземпляров для русских читателей в Таллинне вполне достаточен.

– А для России?

– Думаю, не больше трех тысяч экземпляров.

Конечно, Андрей Иванов скромничает. Ему всего сорок лет, и он очень ярко начал: два романа, повести, рассказы… Просто литературная стрелка движется не так быстро. Он не стремится засветиться на страницах столичных СМИ, не рвется в тусовку – он несуетно делает то, что, собственно, от писателя и требуется: создает свои книги. Собственно он верен своему писательскому кредо: «Быть одиноким волком, ни на кого не смотреть и не искать ни врагов, ни друзей, а делать то, что ты должен делать. Вот то, что изнутри идет, – это и нужно обрабатывать».

Ольга ТАРАНЕНКО