Тихий триумфатор

Роман Борисевич, триумфатор последнего «Кинотавра» (картины, снятые под его патронажем, получили почти все главные призы фестиваля) — продюсер нового типа. Совсем еще молодой человек — лет тридцати. Скромный, изящный, негромогласный. Больше смахивает на студента консерватории, нежели на «воротилу кинобизнеса», продюсера того же «Волчка» — картины жестокой и страшной. Два других фильма Борисевича — «Сказка про темноту» Николая Хомерики и «Сумасшедшая помощь» Бориса Хлебникова — тоже, надо сказать, мало похожи на «лирические киноповести», жанр эпохи развитого застоя.

В общем, все, что лет двадцать назад наши критики писали о западном кино: отчуждение, индивидуализм, стена непонимания между людьми — теперь проникло и в наши картины, «сдобренные», к тому же, нашими же реалиями. То есть гуманитарная катастрофа, пресловутая «смерть Бога», настигла и нас, причем порой с такими обертонами отечественной реальности, что только держись. Один мат-перемат, которым пересыпают свою речь большинство героев новых русских фильмов, чего стоит! Короче говоря, любителям кино «про богатых» — не советуем…

Именно они, поклонники благостного искусства, где происходит борьба хорошего с лучшим, не приняли ни «Волчка», ни фильмов Хомерики и Хлебникова. Причем «Волчка» — особенно. Что понятно: художественная реальность в нем настольно сконцентрированна, что иногда и у закаленного зрителя сдают нервы. Мы встретились с Романом после демонстрации «Волчка» московской прессе.

— Должна сказать, Роман, что была в этом году потрясена программой «Кинотавра». Фильмы — высочайшего уровня, в большинстве случаев, по крайней мере… И то, что «Волчок» все-таки победил, — тоже случай беспрецедентный. Такое даже в Канне редко бывает — чтобы самая сильная картина как раз и взяла главное золото… Однако после фестиваля мы сидели в кафе с двумя критиками, и они мне посоветовали так уж особо не радоваться. «Таких фильмов, — сказали они, — всего-то штук восемь наберется за весь год, а то и лет за пять. Все остальное — а в России, как вы знаете, в год уже чуть ли не сто картин снимается, — за гранью добра и зла. Это и не мейнстрим — коммерческий поток, и не искусство. Ни Богу свечка, ни черту кочерга»…

— Вы знаете, я бы не взялся кого-то там резко осуждать или критиковать… В последнее время я пришел к такому неутешительному выводу, что и «Волчок», и «Сумасшедшая помощь» нравятся весьма ограниченному кругу людей… А те остальные сто или там восемьдесят фильмов, о которых вы говорите, наверняка найдут своего зрителя…

— Не найдут. Это не Голливуд, где есть Тим Бертон, а есть «Пираты Карибского моря», то есть авторское кино и коммерческое. У нас все не так. У нас есть немного авторского, немного коммерческого — ну, вроде «Обитаемого острова». А все остальное…

— Ну, у нас же в России все перевернуто с ног на голову, вы же знаете…

— Вплоть до того, что мы договорились до «патриотических» сценариев — интересно, кто будет определять необходимую долю патриотизма в таковых? Госкино?

— Тем не менее, Госкино, то есть Комитет по культуре и кинематографии, как раз и финансировал наши фильмы, я не могу этого не отметить. Если бы не они, не состоялся бы ни «Волчок», ни «Сумасшедшая помощь»…

— Ни «Сказка про темноту»?

— Нет, на «Сказку» средств мне не дали как раз… Что стало для меня большим разочарованием… Но, с другой стороны, грех жаловаться вообще-то… Ведь, как я уже сказал, остальные наши проекты государство поддержало. Но, знаете, я иногда думаю, все это замечательно и прекрасно — до семидесяти процентов государство выделило на такие радикальные фильмы, как «Волчок» и «Сумасшедшая помощь», но… С другой-то стороны, кому это надо?

— Ну, мне лично надо, можете мне поверить. Интеллектуалам, которые пришли в восторг от «Волчка» надо, интеллигенции надо… да мало ли, еще кому?

— Ну, и мне самому, конечно. Я сам люблю эту картину чрезвычайно. Но вот, собственно, и все. Как говорится, народу это не нужно…

— Интересно, а кому, следуя вашей логике, нужна, скажем, «Белая лента» (получившая главное золото Канна в этом году)? Президенту Каннского фестиваля да кучке журналистов? Вот, собственно, и все. Но этот один процент очень важен для культуры: Ларс фон Триер говорил, что один умный зритель дороже ему трехсот идиотов. Цифру триста можно помножить на миллион, от этого ничего не изменится. Один важнее миллиона, когда дело касается искусства.

— Так-то оно так, конечно… С одной стороны… А с другой — меня просто убило, как в Интернете реагировали. Вот вы почитайте — все в ужасе. Особенно от финала картины. Почему-то меня это расстроило…

— Наоборот! Молодцы, что не приклепали другой финал, более «оптимистический»! В свое время это погубило «Маленькую Веру» — там Вера должна была повеситься, Сергей — умереть в больнице, отец — тоже умереть. Вот было бы отлично, картина состоялась бы гораздо больше…

— Зато, наверно, зрители бы были недовольны… А так — довольны, картина стала культовой.

— Она, я думаю, не поэтому стала культовой. Да и наплевать на зрителей-то, как Триер опять же говорил.

— Есть еще один важный момент.

— Цензура?

— Ну, разумеется.

— Тоже наплевать.

— А кто же деньги даст? Это же напрямую зависит от финансирования! Плевать там или не плевать, но вот как не дадут денег, так и будет не наплевать. Вот в чем дело-то.

— Интересно еще вот что. Насколько я понимаю, ваши картины — все три — не очень-то понимают и на Западе. То есть интерактива международного нет: такая Россия, я так думаю, им не очень-то и интересна. Или они чего-то не понимают в современных российских реалиях?

— То, что «Волчка» не поняли и не приняли даже в Карловых Варах — в славянской, близкой нам по менталитету стране, — для меня самого загадка. Но вот как раз Хлебникова восприняли в Торонто хорошо…

— Он менее радикален, конечно, хотя картина тоже замечательная. А «Сказку» как воспринимают? («Сказка про темноту» — житие девицы-милиционерши; в фильме, хотя гораздо более мягком, чем «Волчок», тоже беспрерывно матерятся)

— А вот тут все тоньше. Коля Хомерики — он же во Франции долго жил, и он такой… почти француз, что ли. И в фильме чувствуется влияние французской школы. Поэтому картина по манере не совсем русская получилась, понимаете?

— В общем, недолет-перелет? То слишком русская, то русская недостаточно?

— Ну, да, так и получается.

— То есть нам никак на Запад не попасть, в конкурс Канна того же?

— Сложный вопрос. Действительно, наверно, у них какие-то иные механизмы восприятия.

— Зато вы стали буквально триумфатором «Кинотавра». Сначала переживали, наверно? И потом, когда «Волчок» победил, радости не было конца?

— Да, страшно был рад, что наши усилия так высоко оценили.

— Когда я увидела вас первый раз на сцене Зимнего театра в Сочи, была поражена…

— Что же во мне такого поразительного?

— Мне казалось, что у продюсера таких серьезных фильмов должен быть более грозный вид…

— Да, я мягкий человек от природы. Наверно, это недостаток. И потом, не пью, знаете ли… А ведь многие деловые вопросы решаются в компаниях, когда люди общаются за бутылкой. Но, я так думаю, на дальней дистанции все же выигрывает непьющий.

Беседовала Диляра ТАСБУЛАТОВА