Проект «Культурная инициатива»

Проект «Культурная инициатива» (основатели: поэты Данил Файзов и Юрий Цветков) — это 30—40 литературных вечеров в месяц в Москве, это фестивальные программы в регионах и в Москве, это прогрессивная и даже революционная торговля, казалось бы, совершенно непродаваемыми книгами. Подхалимы говорят, что Цветков и Файзов по сути исчерпывают современный устный поэтический процесс в Москве. Недоброжелатели их в том же обвиняют. А еще Юрий и Данил в скором времени открывают первый в новой России книжный поэтический магазин (Покровский бульвар, 18).

— Для начала: сколько у нас поэтов?

Юрий Цветков: — Как частное лицо я считаю, что не больше двадцати. Как представитель «Культурной инициативы» — бесконечность.

— Откуда появляется это противоречие? Ведь никто не обязывал вас с Данилом становиться «Культурной инициативой». То есть вы реализуете ваши собственные культурные программы.

Ю.Ц.: — Здесь надо вернуться к истории возникновения «КИ». Мы отталкивались от литературной программы клуба «Проект О.Г.И.» («Объединенного Гуманитарного Издательства» — Л.К.), а она была завязана на Михаиле Айзенберге, Тимуре Кибирове и пр. Тогда эти поэты выходили, если так можно сказать, из андеграунда в истеблишмент, но остались закрытой группой. Наши первые гости были Всеволод Емелин, Татьяна Бек, Сергей Чупринин, Эдуард Лимонов, Виталий Пуханов, Олеся Николаева. То есть мы очень раскачали исходное представление. Дмитрий Кузьмин говорит о нас так: «КИ» представляет литературу фронтально. Мы создаем пространство литературного бытования. У нас никогда не было монополии на проведение литературных вечеров. Когда мы начинали, помимо Кузьмина Глеб Шульпяков вел свою программу в «Букбери», Лена Пахомова — в «Классиках XXI века», Николай Охотин в «Проекте О.Г.И.», Николай Байтов и Света Литвак в «Зверевском центре».

Тут к разговору присоединяется Данил Файзов и отвечает на исходный вопрос:— Людей, чьи стихи мне нравятся, примерно 100—150.

— Этот ответ мне понятен. Человек, написавший несколько прекрасных стихотворений, возможно, еще не поэт, но уже включается в пространство бытования. Тогда второй вопрос. Допустим, у вас есть 300 экземпляров книги действительно замечательного поэта, который к тому же вам очень нравится. За сколько времени и как вы его продадите?

Ю.Ц.: — Это один в один ситуация с книгой Алексея Петровича Цветкова (однофамильцы.— Л.К.). «Шекспир отдыхает». Мы распространили ее за два месяца. Правда, очень удачно это совпало с приездом Алексея Петровича в Москву. Было три его выступления.

Д.Ф.: — Еще надо учесть ситуацию провинции. Чем дальше от Москвы, тем лучше идет книга. И всегда надо включать новую для читателя книгу в известный ему контекст. Частично эту задачу выполняют книжные серии.

Ю.Ц.: — Поэтическая серия, например, курируемая Михаилом Айзенбергом в О.Г.И., — это была гарантия качества. Мне там нравились примерно 40 книг из 50, так ведь не мне одному. И люди, интересующиеся поэзией, смело брали книгу неизвестного им поэта из этой серии и не ошибались. Вообще «Культурная инициатива» представляет, а не оценивает. Хотя, конечно, без предпочтений никуда — время от времени мы «заболеваем» тем или иным поэтом, и его выступления становятся чаще. Например, сперва Андрей Родионов, Борис Херсонский, Юлий Гуголев, потом — Федор Сваровский, потом — Ирина Ермакова после «Улья», теперь, наверное, — Дмитрий Веденяпин.

— Важный для меня вопрос. Не кажется ли вам, что малая проза — как абсолютно некоммерческая и доступная устному формату литература — могла бы подключиться к культурным механизмам поэзии?

Д.Ф.: — Дмитрий Данилов выступает на поэтических вечерах и участвует в поэтических фестивалях. То есть что касается такой граничащей с поэзией малой прозы, — конечно, да. А вообще… Все-таки малая проза живет по другим законам — не только внутренним, но и законам бытования.

Ю.Ц.: — Если бы Гоша Манаев не устроил цикла вечеров «Система координат» (очень информативный цикл историко-литературных лекций. — Л.К.), у нас никогда бы не дошли до него руки. Нужен человек, который займется малой прозой. Но тут еще такое соображение: у поэтов есть что-то вроде кодекса поведения. У прозаиков его, как правило, нет… В силу каких-то условий здесь сформировался, а там — нет.

Д.Ф.: — Поэтическое пространство едино. А прозаическое — раздробленно…

— Это я хорошо понимаю. У меня была статья на эту тему в «Новом мире», там я насчитал, насколько помню, семь не соприкасающихся секторов в прозе. Околопоэтическая проза, специфическая сетевая, коммерческая, толстожурнальная, фантасты — отдельно…

Ю.Ц.: — Не знаю, может быть, я скажу сейчас нечто спорное, но, по-моему, лучшие поэты понимают, что жизнь — больше поэзии, и поэтому с ними можно иметь дело. А прозаики как-то остаются внутри литературы. Они считают, что проза — больше жизни.

— Это можно легко объяснить. Буквально, физически, написание стихотворения у поэта занимает в сотни раз меньше времени, чем написание повести у прозаика. Поэтому для поэта «остальная» жизнь — это почти вся жизнь, и чем интенсивнее и богаче он живет, тем интенсивнее и богаче его стихи. Ну, огрубленно говоря. А прозаик полдня пишет, потом выходит с больной головой погулять в парк. Конечно, для него подлинная жизнь может сместиться туда, где он пишет.

Следующий вопрос: кто является слушателем, читателем поэзии помимо самих поэтов?

Д.Ф.: — Студенческая окологуманитарная молодежь. Ну, учительницы литературы, библиотекари. На вечере, например, Сергея Гандлевского будет много посетителей библиотек.

Ю.Ц.: — Стадионы 60-х поэзии не нужны. У меня есть собственное наблюдение: поэзией интересуется малая часть населения, но в эту часть обязательно входят люди, имеющие отношение к власти, к деньгам, имеющие влияние в обществе. Они обеспечивают некоторую подпитку всего этого поэтического сектора, но не надо, чтобы их было слишком много. Современную ситуацию я описываю так: поэтический бум, который не заметило большинство населения страны. И слава Богу.

— Спасибо.

Беседовал Леонид КОСТЮКОВ