Олег Дорман: «По-настоящему талантливые — робки, неуверенны и одиноки»

Режиссер Олег Дорман — автор фильма «Подстрочник», преподаватель Высших курсов сценаристов и режиссеров (ВКСР) — пришел на ВКСР десять лет назад, когда его в качестве помощника позвала в свою сценарную мастерскую Людмила Владимировна Голубкина — известный педагог, драматург, редактор Мосфильма и директор Высших курсов с 1990 по 2001 год. Так образовался тандем Голубкина—Дорман, год за годом встречающий тех, кто хочет писать для кино.

— Кажется, сейчас принято тосковать по поводу системы советского образования, в том числе в сфере кинематографа...

— Система Высших курсов работает в том виде, в котором сложилась с самого начала: как система творческих мастерских. Руководители мастерской (обычно их двое или даже трое, все — действующие режиссеры и сценаристы) стараются передать свой личный уникальный опыт. Когда-то я ждал несколько лет, чтобы поступить во ВГИК в мастерскую Хуциева. Потому что учиться «вообще» кино мне казалось бессмысленным, заниматься в тогдашнем ВГИКе хотелось только у Хуциева… В 1983-м году меня не взяли: впереди ждала армия, но после службы я дождался нового набора и поступил к Марлену Мартыновичу. В перестроечные годы нам предложили написать эссе на тему «Каким вы видите киноообразование». Я подумал: было бы идеально, если бы мастер, начиная новый фильм, выбирал из потока абитуриентов двух, максимум трех учеников, и они работали бы с ним на площадке, в тонзале, в монтажной и так далее. Как подмастерья — ассистенты, помощники. Такое средневековое обучение. Он брал бы на себя задачу все им растолковывать, объяснять, делиться идеями.

Это нелегкий труд, если понимаешь свою ответственность, поэтому больше двух-трех учеников рядом и быть не может. А институт, понятно, за это платил бы мастеру. Собственно мое учение во ВГИКе — это прежде всего работа с Хуциевым на фильме «Бесконечность», куда он нас, своих студентов, взял. Это была колоссальная школа — быть рядом с ним. Не сравнимая с занятиями в аудитории. Мой отец, режиссер Вениамин Дорман, учился во ВГИКе у Козинцева (из той же мастерской вышли Василий Катанян, Эльдар Рязанов, Станислав Ростоцкий — назову только самых известных). Он рассказывал, что Козинцев приезжал из Ленинграда раз в месяц, и тогда их снимали со всех других лекций и занятий, и они проводили целые дни с мастером. И этого было достаточно. Потом он их позвал на фильм ассистентами. Не система, а личность преподавателя — единственное, что имеет значение в этом деле. Есть Хуциев, или Ромм, или Юсов — есть ВГИК; нет Хуциева, или Юсова, или Эйзенштейна — нет ВГИКа или любой другой киношколы.

— ВГИК отличается от ВКСР: ВО ВГИК идут молодые люди, которые там же получают высшее образование, в отличие от ВКСР, куда поступают люди уже имеющие высшее образование…

— Вообще-то, насколько знаю, в мире высшее гуманитарное и специальное кинообразование разделены. Но это в мире. Уровень образованности отечественных абитуриентов рухнул. И преподаватели ВГИКа уже много лет наблюдают это падение, и мы на Курсах, само собой, тоже. Изменилось само отношение к киношколе. Раньше выдержать экзамен значило вступить в круг избранных. Поэтому хотелось соответствовать, произвести впечатление, доказать свое право. Теперь поступить — значит, сесть за парту и сказать «ну, учите меня». Как на курсах кройки и шитья. То есть уровень конкурса очень низкий. Но это связано, конечно, со всем, что с нами произошло, с общим крахом.

— Как на это реагировать — помимо жалоб — преподавателям? Отказываться преподавать?

— Киношкола, киновуз, — не только место, где студенты учатся. Это также способ сохранения преподавателей. Можно бы высокопарно сказать «традиций», но кто отделит их от людей? Конечно, не все готовы учить претендентов, которых считают малоперспективными. Бывало, что педагоги отказывались набирать мастерскую, не найдя достаточного числа достойных продолжателей. Но происходит такое очень редко. И в этом странным образом есть своя положительная сторона, потому что сохраняется преемственность.

Киношколы живут в ожидании одаренных авторов. Иначе когда они придут — некому будет протянуть им руку. А начинающие нуждаются в этом, хотя и не все. Так что в системе образования заложена компромиссность. Но если ты решил, что берешь тех, кто пришел и доверился тебе, — тогда даешь все, что можешь дать. Без компромиссов. Независимо от того, кто и каковы твои ученики. Они, в свою очередь, возьмут, что смогут. Сколько раз после нового набора я в отчаянии уверял Л.В. Голубкину, что из нашей группы в восемь человек пятеро ни за что не станут сценаристами. Она всегда отвечала: подождите, посмотрим. И действительно, не было ни одного набора, чтобы у кого-нибудь вдруг не случилось прорыва… Ни одного. Что оправдывает всю затею.

— При этом с учениками общаетесь тесно …

— Да, само собой. Это живые и личные отношения. Но при таком неизбежном взаимном доверии Курсы оставляют за собой важнейшее право: давать или не давать диплом. В последние лет пятнадцать наличие режиссерского или сценарного диплома не имело никакого значения для работы в кино и на телевидении. По-моему, он даже мешал. Но благодаря этому к диплому киношколы вернулось его истинное значение: он — признание мастеров. Старшие члены цеха дают характеристику новенькому. Все. Где и когда такой сертификат понадобится — уже не твой вопрос. Мне кажется, было бы правильно, если бы вместо казенной бумаги с надписью «диплом» ученик получал бы развернутое рекомендательное письмо от руководителей мастерской. Тогда, во-первых, мастера брали бы на себя личную ответственность. Во-вторых, формулировка «режиссер художественного кино» ничего не значит. Какого кино? Плохого кино? Или очень хорошего кино? На чей взгляд хорошего? А вот если, скажем, Алексей Герман пишет рекомендательное письмо, где указывает на лично ваши сильные стороны и таланты, то это, по моему мнению, главный и лучший диплом, который вы можете получить…

— Кто идет учиться на ВКСР?

— Люди, которые хотят узнать, как снимается кино. Чтобы узнать основы кинопроизводства, двух лет вполне достаточно. Приходят разные люди. Это очень важно, что они разные. Есть люди в общепринятом смысле состоявшиеся, но которым, вероятно, не хватило этого общепринятого смысла. И в общем все они вызывают уважение. Когда взрослый, преуспевший человек (а более-менее преуспеть надо, ведь Курсы платные) так решительно меняет жизнь — хочется верить, он понимает, чего ради. У нас в сценарной мастерской за последние годы занимались адвокат, операционистка Сбербанка, православный батюшка, много бизнесменов, врачи. Или, бывает, на режиссерский идут актеры — которые, скажем, поснимались-поснимались и решили, что уж так-то снимать они точно смогут. Или, наоборот, что вот так-то снимать они не хотят, а хотят выучиться снимать по-другому. Вообще Курсы были потрясающе придуманы и остаются сегодня одним из самых честных, чистых и эффективных мест в кинематографе. Сравнимым, может быть, только с Музеем кино.

— Да, сейчас кино теоретически может снять каждый…

— В таких условиях ценность мастерства растет. Когда каждый может снимать то, что он принимает за кино, я, зритель, становлюсь гораздо более требовательным. Кино — не физкультура, а спорт: здесь важно не участие, а достижение. И это достижение происходит в самой таинственной области бытия — в душевной жизни человека. Ради этого все и делается. Мне, кстати, кажется, что продюсеры часто обманывают себя, считая, что ввязались в этот бизнес из-за денег. Для денег есть гораздо более ясные области: нефть, газ, госслужба... Я думаю, крупный и по-настоящему успешный продюсер — всегда идеалист. Потому что кино — ремесло идеалистов. То есть наиболее трезвых людей на свете. Это подтверждают фигуры выдающихся продюсеров: Анатоля Домана, Дэвида Паттнэма, Марена Кармица…

— Да, но только наша система кино- и телепроизводства все-таки, скажем так, иная...

— Конечно. Нет рынка, нет соревнования качества. Эта система построена троечниками. И она, естественно, не работает. Человек, любящий кино, но не наделенный худшими свойствами характера, работать в такую систему просто не пойдет. Не станет ввязываться в оглупляющую борьбу с обстоятельствами, не будет тратить на это жизнь. По-настоящему талантливые люди (я видел их сам) робки, неуверенны и одиноки. Я очень заинтересован в том, чтобы им не мешали снять для меня великий фильм. Но могу притом уверить их, что помешать им не может ничто.

Беседовала Юлия ЛУКШИНА