Художники Малярчук и Деревянко: о себе, о Каире, о гармонии
16.03.2010 | Изобразительное искусство |
В феврале 2010 года двум московским художникам – Вячеславу Деревянко и Станиславу Малярчуку – довелось представлять российское искусство на Ближнем Востоке по линии Россотрудничества. «Русская зима в Каире» – так называлась их совместная выставка в Российском центре науки и культуры в столице Египта. Выставка привлекла внимание многих любителей живописи и египетских коллег-художников, ее посетил заместитель министра культуры АРЕ, о ней восторженно отозвалась каирская пресса. Свои работы москвичи выставляли и еще в одном каирском зале, а кроме этого побывали в Александрии. Но выставки проходят. А художники продолжают творить.
Пейзажист Станислав Малярчук уже в первую неделю после возвращения создал две новые работы – «Дипломатический пляж в Александрии» и «Улочка Старого Каира». – Вы помните момент, когда впервые в жизни почувствовали себя художником? – Да. Конечно. Помню, как сегодня. Когда мне было лет семь, к родителям пришли гости, у которых был мальчик, мой ровесник. Они сказали моему отцу: «Мы привели вам показать будущего художника». Отец посадил нас за стол, дал нам обоим по листку бумаги и карандаши. Поставил перед нами какой-то нехитрый натюрморт и велел его нарисовать. До этого я никогда ничего не рисовал. Когда рисунки были готовы, их сравнили, и родители мальчика начали ему указывать на неточности. А моя работа всем очень понравилась!
– Помните первую проданную картину? – А как же? Это был пейзаж, на котором я изобразил окрестности нашей дачи. Жена предложила отнести работу в салон. И ее сразу купили! А затем вторую, третью. За первые три года у меня купили около ста пейзажей. И я с тех пор работаю каждый день, даже, иногда заставляю себя отдыхать и не могу – ведь это как гипноз: одна работа тянет за собой другую. Каждая начатая картина с утра меня ждет, куда бы я ни шел и о чем бы ни думал.
– Какой самый приятный момент для художника: когда покупают картину, когда хвалят критики или еще что-то? – Хорошо, конечно, когда и покупают, и хвалят. Но самый счастливый момент – это все-таки творческий: смотришь на какую-то свою картину и видишь, что она живет, светится. Даже если работа еще не завершена, в ней вдруг уже появляется это свечение.
– Приверженцем какого направления Вы сами себя считаете? – Я не ориентируюсь ни на какие модные течения, вехи и вешки. Пишу то, что выливается из души. Считаю, что самое важное – уметь посмотреть на свою работу глазами зрителя. Ведь картины в конечном итоге создаются для людей. И вот что я заметил: если работа по-настоящему удачная, на нее обращают внимание и араб, и европеец, и американец.
– Но часто то, что нравится простому обывателю, редко купит галерейщик. Что подсказывает Ваш опыт? – Я не ставлю задачу понравиться галерейщикам. У каждого из них свои критерии. Перед тем как предоставить картины на выставку, я всегда уясняю для себя несколько моментов: тема выставки, ее концепция – для того, чтобы вписаться в общий контекст. К мнению коллег-художников я, конечно, прислушиваюсь. Но решаю всегда сам. Вот, перед каирской выставкой, один из коллег, например, посоветовал везти «что-то очень яркое», «с верблюдами». Я же повез туда нашу родную подмосковную природу – осень, зиму. И именно зима больше всего привлекла внимание египтян. Купили три картины из пяти с объявленной ценой. А всего я возил туда шестнадцать работ. Подчеркну, у меня есть некоторые работы, которые я не могу продать: они для меня – своеобразные реперы в моем творчестве. А многие картины жена и дочь запрещают мне продавать. Говорят: «Это наше!»
– А с чего начинается картина? Есть ли некий первоначальный импульс, после которого начинается рождение картины? – Бывает по-разному. Очень часто происходит так. Я, например, прихожу на какое-то место, скажем, на пруд, где рыбачу с дочкой. Замечу, что вижу я это место в самое разное время суток, при очень разном освещении и в разные времена года. Сажусь – делаю этюд. Некоторые замыслы на этой стадии так и остаются. А вот некоторые требуют дальнейшей проработки. Причем заранее сказать, что останется в этюдах, а что «дорастет» до полноценной работы, я не могу.
– А помогает ли Вам техническое образование в творчестве? – Очень! К примеру, знания основ начертательной геометрии, диметрии, изометрии и др. – все это важно при выстраивании внутреннего пространства картины, глубины, точной перспективы, особенно в городском пейзаже. Многие художники делают это по наитию, опираясь только на свое видение. Но при этом у них часто получается ералаш. Художник должен обладать этими знаниями, они входят в понятие «ремесло».
– Когда Вы впервые почувствовали себя художником? – Могу точно сказать, что лет в 12 я захотел стать художником. Но и сейчас еще учусь, чтобы стать им. Это процесс бесконечный. А начался он с того, что я поступил в художественную школу в Харькове, где проучился один год, получая то двойки, то пятерки. Затем Харьковское училище. И уже потом – ВГИК. По специальности я художник кино. Работал в основном на документальных фильмах военной тематики. – Насколько я знаю, у Вас были выставки в Австрии, Бельгии, Дании, во Франции. Каирская выставка – это Ваш первый выход на Восток?
– В Египте Вы написали несколько арабских портретов. Чем Вас привлекают лица восточных людей?
– А как зрители, восточные люди, сильно отличаются от россиян?
– А что самое главное должен схватить в своей натуре портретист, чтобы портрет удался?
– Сколько времени уходит у Вас на один портрет? – Если пастелью, то достаточно сорока минут. А маслом, конечно, намного дольше. Но пастель мне больше нравится – пастельные портреты остаются как бы на уровне первого впечатления. А первое впечатление обычно самое точное. – Кого Вы считаете своими учителями? – Из живописцев мне очень нравится английский художник Тернер. Из русских портретистов – больше всего Серов, наш классик. А из рисовальщиков – Фешин. Его графика углем очень интересная. – Что бы Вы посоветовали как художник самому любимому ученику?
Интервью подготовила Аида СОБОЛЕВА |
– А почему не в художественный?
