Интервью с режиссером театра и кино Дмитрием Ханановичем Астраханом

Да, я окончил 30-ю физико-математическую школу в Ленинграде, и математика мне очень нравилась. Потом поступил в Электротехнический институт Ульянова-Ленина, проучился там два года, потом перевелся в Финансово-экономический на кибернетику, там еще год проучился, а потом решился пойти в режиссуру.

Я не скажу, что был театральным мальчиком, но когда меня водили в театр, мне нравилось смотреть спектакли, буфеты нравились, очень вкусные пирожные. (Смеется) Это классическая ситуация. Были спектакли, которые меня в юности особо впечатлили. Один из них – «Сирано Де Бержерак», помню, я даже плакал – был очень тронут... Помню свои детские впечатления в театре юного зрителя. Я не был театральным ребенком, но в Ленинграде так много хороших театров, что, когда идешь на спектакль, всегда получаешь от этого удовольствие, эмоциональное потрясение. Было много хороших постановок, и даже при моем малом посещении театров вероятность попасть на хороший спектакль была высока. Я посещал спектакли, которые во мне какой-то след оставили. Они создавали совсем другой мир, хотя не могу сказать, что меня в него тянуло. 

В школе, помню, у нас ставили Аристофана, и я должен был играть Эака. Я приходил на эти репетиции в школе – значит, меня все-таки тянуло туда. Я не сыграл эту роль, потому что все, что там происходило, мне тогда показалось наигранным, и я сам играл неестественно, чувствовал себя некомфортно... Чтобы не играть в спектакле, я сделал вид, что болею. Благо, там был второй исполнитель, который прекрасно вписался в эту роль. Я улизнул, но чувствовал, что меня тянет в театр. 

 Кстати, девушка, которой я увлекся в 17 лет, тоже мечтала быть артисткой. И я помню, мы с ней между поцелуями в парках вместе мечтали о театре. Она хотела поступать в Театральный, непременно к Раготскому. А я в то время уже заканчивал в Электротехническом институте 1 курс. Попал в студию самодеятельности Владимира Бродянского. Там занималась еще одна моя знакомая. Зашел случайно, но мне тут же дали главную роль. Уважение было оказано серьезное. И через два месяца я сыграл в спектакле. Вот там я все понимал, там у меня не было никакого стыда, что я выхожу на сцену, у меня было полное чувство комфорта, потом я уже понял, что попал в руки очень хорошего, настоящего режиссера. Бродянский – это такой человек, который понимал профессию, и первые серьезные шаги я получил у него. Это очень важно, что он дал мне основу, правильное понимание театра, понимание, что это должно быть эмоциональное зрелище, направленное на зрителя, и пр. Это никак не декларировалось, просто он сделал спектакль по этим правилам. На него пришли мои родители с братьями, и мне было не стыдно играть в этом спектакле.

Родственники у меня интеллигентные, папа – профессор истории, мама – кандидат наук, пришли многие, и все потом помнили спектакль. И дело не в том, что они родные мне люди, а просто спектакль был по-настоящему хороший, эмоциональный, а я играл главную роль. Меня режиссер хорошо преподнес зрителю, там были большие монологи и все это я играл. А дальше была цепочка случайностей. На одном из показов этого спектакля оказался Роман Иринархович Тихомиров, главный режиссер Кировского театра. Так случилось, потому что его дочь Настя Тихомирова занималась в этой студии самодеятельности. Роман Иринархович пришел посмотреть на свою дочку и увидел спектакль. И, когда уже через полгода мы сидели у Насти дома, она вдруг говорит: «Тебя папа зовет». Он сказал: «Что ты дурью маешься? Когда ты на режиссуру пойдешь?» А я как раз только перевелся на кибернетику, мне было 19 лет. Я говорю: «Какая режиссура?». А он стал уверять, что я – прирожденный режиссер и играл в этом спектакле, как должен играть режиссер, абсолютно правильно, очень точно, видя себя со стороны, понимая, что делаю.

До режиссерской работы был еще целый путь. Технические науки помогают одним: математика – это логика, здравый смысл и решение задач, решение каких-то ребусов. А пьеса – это тоже своего рода ребус, который нужно было тоже решать. Вот этим я и занимался. 

Чем для вас является режиссура:работа, образ жизни, отдых?

Это и работа, и образ жизни, и отдых, и наслаждение, и удовольствие! Режиссура подарила мне самые счастливые минуты моей жизни, самые яркие эмоциональные переживания и радость творчества. Я очень рад, что судьба меня вывела на этот путь, где все зависит от меня, что очень важно! Потому что, когда я был в ЛЭТИ и приходил туда каждый день к восьми утра, а в час мы заканчивали лекции... Однажды я маму спросил: «Как же так, всю жизнь надо будет на работу к восьми утра ходить и работать до шести с одним выходным в неделю?». Она говорит: «Да, ну, а как по-другому?!». Тогда я понял, что куда-то не туда зашел. И уже подспудно искал место, где я могу быть независимым. Это, конечно, не главное. Но я хотел сам определять свой график. Работа режиссера это позволяет, позволяет быть свободным, быть независимым в своих решениях.

В этой среде вообще не принято рекомендовать. Одно дело, когда блатуют за сына или за родственника, а другое дело – за обычного парня.Через полгода моего обучения мне позвонила Настя Тихомирова и сказала, что Музиль звонил отцу и сказал ему спасибо за студента. Достаточно быстро я стал одним из лучших на курсе, а потом, одним из лучших в институте. 

Я попал в мир, где мне было все приятно. В ЛЭТИ я ходил на лекции и лабораторные, а когда нам давали стипендию, понимал, что это плата за работу. А здесь, когда была стипендия, я не понимал, за что мне ее дают. Я получаю удовольствие, а мне потом за это еще и платят. Это была совершенно поразительная вещь, когда я прекрасно провожу время, мы что-то играем, придумываем этюды, воплощаем собственный бред, который потом еще кто-то смотрит... У Музиля была совершенно потрясающая атмосфера – очень свободная и в то же время строгая. Все боялись ему показывать свои этюды, волновались, как он отнесется к ним… Этюд – это твое режиссерское сочинение, это проверка себя. Ты что-то делаешь, а мастер тебя корректирует. Помимо ремесла он еще формирует понятие вкуса, понимание, что хорошо, что плохо. 

Что вам интереснее: снимать кино и сериалы или ставить спектакли?

Мне интересно делать занимательные вещи. Не могу сказать, что именно интереснее. Радость от сделанного получаешь и там, и там. Ставя спектакль, понимаешь, что увидит его меньшее количество людей, но наслаждение получаешь очень большое. Я получаю такое же наслаждение, когда снимаю кино. Другое дело, что кино – это более нервное дело, потому что в нем отсутствует завтрашний день. Сложно потом что-то исправить, переснять – это дорогостоящее мероприятие. В театре есть такая возможность, можно позволить себе на следующий день сделать сцену по-другому, можно внести много изменений. В театре есть так называемое поле безответственности, которое должно быть обязательно в творчестве, есть возможность и время на поиски. Насчет сериалов скажу, что я не сериальный режиссер, я не снял ни одного длинного сериала из 200 серий. Есть работа под названием «Зал ожидания», это 13 серий, съемочный период – всего четыре месяца. Потом я снимал «Фабрику грез». Это тоже был, по сути, фильм. Все мои сериалы – незаконченные, и я их снимал как телекино.

Что вы хотите донеси до зрителя в спектаклях и кино?

Какое кино вам интереснее снимать?

Интересно снимать кино, когда чувствуешь, что делаешь что-то новое.

А вы думаете о зрителе, когда снимаете фильм?

Я не могу сказать, что специально думаю о зрителе. Я, конечно, о нем думаю, но это не главное. Думаю о том, КАК зритель будет оценивать, но это не расчет. Я читаю сценарий и сам либо волнуюсь, либо нет, либо испытываю эмоции, либо нет. Если я испытываю эмоции и волнуюсь, то мне интересно снимать фильм, и я искренне надеюсь, что и зрителю потом будет его интересно смотреть. Это такая простая вещь. Если меня взволновало, то есть шанс, что тема взволнует и зрителя. Когда режиссер берется снимать кино? Когда он верит, что именно этот фильм ждет человечество! Другое дело, что он может ошибаться, но, если он не верит в это, то браться за дело можно только ради денег. Но все равно, рассчитывать на что-то хорошее сложно…

Когда я заканчивал институт, Музиль хотел, чтобы я поставил пьесу в Ленинграде, но меня не брали ленинградские театры. Тогда, в 1980 году, вообще молодых режиссеров почти не брали. Мне позвонил мой приятель Володя Рубанов – он тоже оканчивал курс у Музиля, только на пять лет раньше, – он видел мои работы в институте и пригласил в театр, где работал сам, в Свердловский ТЮЗ. Надо было поставить пьесу к XIX Съезду комсомола. Под это была выделена большая сцена, построены хорошие декорации и пр. Я прочел пьесу, она не была совершенной, это был заказ по сути. Но она мне понравилась, в ней был нерв, в ней было понятие «человеческое достоинство», которое главный герой отстаивал. Вся история происходила на комсомольском собрании. Я придумал несколько сцен, которые просто перевернули весь спектакль и превратили его в детектив. И внес в эту пьесу интригу, показав исходное событие иначе, чем было задумано. Благодаря этому вызвал интерес зрителя с самой первой сцены. А она была продумана до мелочей. 

Какой спектакль или фильм вы мечтаете поставить?

Снять фильм, который наизусть будет повторять все человечество. Только это может быть мечтой! Каким он будет – никто не знает! А если серьезно, мечтаю о той картине, которую снимаю в данный момент. Вот сейчас я снимаю фильм, который называется «Папа бросил пить», о нем я пока и мечтаю. Есть еще и другие идеи, которые хочется воплотить. Я думаю над разными пьесами, сценариями, они находятся во внутренней работе. 

Как вы считаете, доброе кино сейчас востребовано?

Почему сейчас так много натурализма в кино и на телевидении?

А каков, по-вашему, идеальный актер?

Беседовала Ольга МАРКИНА