Эдуард Хиль: "Мне нравится жизнь"

Однажды всемогущий председатель Гостелерадио Сергей Лапин сказал: «Этот год мы начнем без Мулермана, Мондрус и Хиля!» После таких слов могла прекратиться карьера любого эстрадного артиста. Но только не Эдуарда Анатольевича Хиля.

— Эдуард Анатольевич, а правда, что на эстраду вы попали благодаря Клавдии Ивановне Шульженко, вернее, ее платью?

— Это было очень давно, когда я еще только приехал в Ленинград учиться. В оперной студии консерватории был зал на 3,5 тысячи мест, и в свободные от спектаклей дни там устраивали концерты. И вот на один из них, с участием Клавдии Ивановны Шульженко, я очень хотел попасть. Пришел в кассу, а билетов нет. Мне помог мой знакомый суфлер Евгений Евгеньевич Орлеанский — провел меня на концерт, и я сидел у него в суфлерской будке.

Во время выступления Клавдия Ивановна несколько раз подходила к нам, и я осмелился дотронуться до края ее платья. Орлеанский мне говорил: «Что ты делаешь, вдруг она заметит и забудет слова?!» Тогда же не было фонограмм... И вот прошло лет двадцать—тридцать, были уже 60-е годы, мы с Клавдией Ивановной принимали участие в одном концерте, и я признался ей в том своем поступке. Она действительно вспомнила тот вечер, огромный зал, ошеломительный успех, и сказала: «Ах, какой вы озорник!»

Перед тем как выйти на сцену, Клавдия Ивановна за кулисами дрожала и трепетала как осиновый лист. Я спросил: «Клавдия Ивановна, как, вы —волнуетесь?!» Она ответила: «Конечно, дорогой, я же живой человек…» Но как только объявили: «Народная артистка Советского Союза….», ее как будто подменили — никакого волнения, она просто порхала по сцене, это было потрясающее выступление. И потом она сказала: «У меня сегодня был самый лучший концерт в моей жизни!» Видимо, я ей напомнил о давних годах, и… Ведь недаром говорят психологи, что полезно, особенно когда ты «едешь с ярмарки», когда уже возраст немалый, почаще вспоминать молодость.

— А вы общались с Марком Наумовичем Бернесом?

— Когда Бернес выходил на сцену и тихонько пел «Враги сожгли родную хату», несколько мгновений стояла гробовая тишина, а потом — обвал аплодисментов. Но он был скорее не певец, а драматический артист. Даже нельзя сказать «артист». Это был какой-то сплав певца, артиста и режиссера. Это была обнаженная душа. Я помню, мы как-то выступали в Сочи, на стадионе. Это была серия концертов «Товарищ кино», которые проводились под патронажем комсомола. И Марк Наумович тоже там пел. Я удивился: «И вы тоже на стадионе?» Он: «Конечно! Вот у вас, дорогой мой Эдуард, какая ставка?» Я честно ответил, что 16 рублей. «Так вот, вы за этой ставкой еще походите. А я вот буду заканчивать первое отделение, и сейчас мне принесут гонорар. И я уже договариваюсь на определенную сумму», — сказал Бернес. Я наивно так спросил: «А разве так можно?» Он ответил: «А как же! Конечно, можно! Это же деньги комсомола, а комсомол у нас богатый». И вот я смотрю — не выступает Бернес, не заканчивает первое отделение. Подбегаю в антракте: «В чем дело, Марк Наумович?» А он говорит: «Понимаете, Эдуард, деньги не привезли! Так вот я жду, когда привезут!» Так что он открывал уже второе отделение. Вот такая школа была у меня (смеется).

— Вы очень много работали с Аркадием Ильичем Островским, что он был за человек?

— В одном из концертов я спел его песню «Лесорубы», она уже была кем-то записана, а я ее исполнил по-другому. И, видимо, Островскому понравилась моя версия, он попросил зайти к нему. А жил тогда Аркадий Ильич на улице Огарева, где находится Союз композиторов. Я зашел, а он говорит: «Вот, у меня есть такая песня — «Моряк уверенно сошел на берег». Я сразу ему возразил: «Аркадий Ильич, если моряк проплавает 2—3 месяца на пароходе, он не может сойти на берег уверенно». А он говорит: « А как?!» Я: «Он вразвалочку идет, его шатает!» Вызвали Михаила Танича, и он переписал слова: «Моряк вразвалочку сошел на берег».

Потом была песня «Как провожают пароходы», в которой не было припева. Я жил тогда в коммуналке на Стремянной улице, и вот у меня раздается звонок из Москвы — Островский просит приехать на запись. Я говорю: «А как же песня без припева?» Аркадий Ильич отвечает: «Автора слов нет, он где-то за границей, уехал на два месяца в Венгрию или Чехословакию, а мы должны срочно записывать. Давай ты, пока будешь ехать, что-нибудь придумаешь». Я приехал, Островский спрашивает: «Ну, придумал что-нибудь?» Я говорю: «Да! «Вода-вода, кругом – вода!» Он спросил у Юрия Васильевича Силантьева, а тот говорит: «Ну, что — простенько и со вкусом, правда, автор слов Константин Ваншенкин будет вне себя». Так и получилось. Через какое-то время Ваншенкин приходит в Союз писателей, а ему говорят: «Здравствуйте, вода-вода!» А он ничего не понимает. Один подошел, второй. Он спрашивает: «В чем дело?!» А ему отвечают: «Ну, как же? Это сейчас самая популярная песня! Вы же написали «Как провожают пароходы»?! Как вы только дошли до этого, такой мастер?!» Он потом даже по телевидению выступал, что, дескать, не писал таких слов. Но когда его гонорары достигли определенных высот, он успокоился.

— А что за история произошла с песней «Как хорошо быть генералом»?

— Как-то на одном из концертов ко мне подошел Юра Гагарин и попросил исполнить песню «Как хорошо быть генералом». Я спел, смотрю — после первого куплета все генералы и высшие военные чины поднимаются и выходят из зала. И потом мне звонят и говорят: «Срочно прибыть в Главное политуправление Вооруженных сил Советского Союза!» Там меня отчитали и запретили выступать на радио и телевидении...

Спустя какое-то время я снова встретился с Юрой Гагариным. Он хотел, чтобы я исполнил песню «Обнимаю небо», которую написали специально для меня. Я говорю: «Юрий Алексеевич, не могу — я наказан». И рассказываю ему все это. Он возмутился: «Как?!» Берет меня за руку и ведет к нашему Министру обороны. Тот выслушал и говорит: «Так вас надо наградить, а не наказывать!» Так я был прощен. Правда, награждают до сих пор.

— Вы работали также с выдающимся питерским композитором Андреем Петровым.

— В 1962 году для фильма «Путь к причалу» Андрей Петров написал «Песню о друге» («Если радость на всех одна…»). И ему надо было срочно записать интервью для радио о том, как он работает над музыкой к картине, и песню заодно тоже. Это была такая скрытая реклама, ведь до выхода фильма на экраны нельзя было ничего «светить». А в это время в Санкт-Петербурге никого не было, и ему посоветовали попробовать молодого студента, то есть меня. Я выучил песню, пришел и что есть мочи запел. Петров сказал: «Нет, таким страшным голосом не надо!» В итоге мы сделали вариантов пятнадцать, а может, и двадцать, и когда я уже полностью охрип, он сказал, что это то, что нужно. Вот так мы и познакомились.

— В вашем репертуаре есть песня «Не плачь, девчонка» — а с ней связана какая-то история?

— В одном из концертов подошел ко мне Володя Шаинский и показал песню. Это, говорит, будет заставка к радиопередаче. Я записал и забыл — это было сразу после консерватории. Мне баллады подавай, а тут — песенка какая-то... Потом во время гастролей в Томске зрители на концерте вдруг стали меня просить: «Девчонку! Девчонку!» Я сначала даже не понял, о чем идет речь. Мелодию я помнил, а слова забыл. Звоню Шаинскому: «Володя, я забыл слова!» И он мне пересылал текст тремя телеграммами, потому что в одну все не влезло.

— Вам доводилось выступать на партийных корпоративах?

— Да, конечно. Я часто выступал на правительственных концертах, тогда они были бесплатные. Мы репетировали по неделе, по две в концертном зале «Октябрьский» — самый главный зал Питера, на три тысячи мест. Снимались все спектакли в театрах, все артисты присутствовали. Репетировали даже тот момент, когда Леонид Ильич должен был показаться в ложе, а мы все выходили на авансцену и хлопали.

—То есть с Брежневым вам тоже довелось пообщаться?

— В поездку с Леонидом Ильичем на Малую землю пригласили несколько артистов, в том числе и меня с ансамблем. Там были Клавдия Ивановна Шульженко, Галина Ненашева, Лев Лещенко. Потом нас всех четверых пригласили на банкет. Когда выступила Клавдия Ивановна, во время аплодисментов она кланялась и рукой доставала пол, не сгибая колен. На что Леонид Ильич сказал: «Вот, дорогие генералы и адмиралы! Учитесь, как надо кланяться, у Клавдии Николаевны Шульженко!» Почему-то он так сказал. После этого концерта Шульженко, которая была Народной артисткой РСФСР, стала Народной артисткой СССР, Лещенко стал Заслуженным, а я был Заслуженным артистом, стал Народным.

— А с Сергеем Георгиевичем Лапиным вы встречались?

— С Лапиным я не был знаком, но это был такой самодур... Например, когда он пришел к власти, вызвал одного из своих секретарей и сказал: «Этот год мы начнем без Мулермана, Мондрус и Хиля!» Мне это передали. Потом он потребовал личные дела всех. Для него КГБ ничего не значило, как он решал — так и было…

— Как вы пережили развал Советского Союза?

— «Ленконцерт» распался, и стали как грибы расти множество каких-то организаций — «Содружество», «Знамя вперед», «Красная звезда», «Квадратный куб» и т.д. И вот поехали мы от одного такого учреждения на гастроли. Целый месяц проработали с ансамблем, заканчиваем, и тут выясняется, что у нас — ни билетов, ни денег. В результате мы сами на каких-то перекладных возвращались домой. И таких было несколько случаев. Приезжают из Москвы: «Ну, это вас обманули! Мы-то вас не обманем!» Дают незначительный аванс и потом в определенный момент исчезают. А мы делали по 3—4 концерта в день. Не то что сейчас: едешь в Сибирь или на Дальний Восток на один концерт, и за него можно получить, как тогда — за двадцать.

— Как вы попали в Париж?

— Именно в это время кто-то подсказал мне, что надо двигать на Запад, — вот, например, в Париж, где есть множество русских ресторанов. Я поехал по приглашению, стою на Шан-зе-Лизе, читаю вывески, уже поздно, мне завтра уезжать. И вдруг мимо идет знакомый певец — он, оказывается, женился, осел там и работает в одном русском ресторанчике. И он зовет меня с собой в знаменитый «Распутин», тут же, на Шан-зе-Лизе. Хозяйкой ресторана тогда была Елена Афанасьевна Мартини, русская по происхождению. Она приходила туда только по субботам и воскресеньям, смотрела, чтобы не было никакой похабщины. Все ее боялись, когда-то она ездила с пистолетами — самая богатая женщина в Европе. К тому времени ей было семьдесят лет с хвостиком, но выглядела – сорок не дашь при определенном освещении.

И вот кто-то меня там узнал и повел знакомиться с хозяйкой. Она сразу приступила к делу: «Вы можете спеть «Вечерний звон»? «Я встретил вас»?» Конечно, я мог. Она послушала и сказала: «Слушайте, вы будете у меня работать!» Я говорю: «С удовольствием, но у меня кончается виза». Ну, в общем, мы договорились, что я приеду в следующий раз и буду у нее работать. Только она попросила, чтобы в следующий раз я привез с собой концертные костюмы. А у меня тогда не было ничего, только какая-то курточка. Я как-то этому никогда не придавал значения. Мне даже Эдита Пьеха в свое время сказала: «Эдуард, у тебя очень строгие костюмы, надо что-то такое более изящное, концертное делать, броское!» И действительно, она была права. Но то, что предлагают наши знаменитые модельеры, — это все не то. Надо идти в Большой театр или в «Березку» — у них есть то, что надо для сцены. И я действительно приехал в Москву, купил несколько настоящих костюмов и, когда вернулся в Париж, то уже и петь не надо было — когда я вышел в такой синей русской рубахе, шароварах, сапогах — уже были аплодисменты! Все там с ума сошли!

— Кто-то из известных людей бывал на ваших концертах в «Распутине»?

— Однажды пришел человек, очень похожий на Миттерана, с охраной. Это оказался его брат… Был несколько раз Евгений Евтушенко, он дружил с Еленой Афанасьевной. Приходил Никита Михалков, я для него пел «Я шагаю по Москве», а он прекрасно исполняет старинные русские песни. Мирей Матье была и пела «Подмосковные вечера».

— А потом в вашей жизни появилась группа «Препинаки»…

— Сын Дмитрий привел ко мне ребят, а они все были такие ободранные, и я подумал, что они бедные. Я говорю: «Ребята, мы сейчас первое, что сделаем, — так это пойдем, и я вам брюки всем куплю». Они рассмеялись — я же не понимал, что это так модно. Они сыграли, и я говорю сыну: «Дима, ну ведь надо еще знать, где мажор, а где минор». На что один из музыкантов отвечает: «Эдуард Анатольевич, главное — не это, главное — внутренне состояние, чтобы драйв был!» И действительно, когда мы отрепетировали, первый же концерт прошел с огромным успехом, и мы поехали с гастролями по всей стране.

— Как вы встретили свою жену?

— Впервые я увидел свою жену Зою в «Евгении Онегине», когда она танцевала ларинский бал. Я представлял себе, что вот такими женщины и должны быть. Она воспитывалась в особенной семье. Папа у нее был режиссером, сначала он работал в оперном театре, потом — в драматическом. Мама — певица оперетты. И вот после очередных гастролей маленькая девочка в четыре года спела своему папе: «Хочу я ласки, любви безумной!» После этого он сказал: «Так, все! Все гастроли прекращаем!»

Однажды летом наша оперная студия Ленинградской консерватории выехала на гастроли. Зоя сидела на камушке или на пеньке, подставив лицо солнцу, и загорала. И я не знаю, почему — вот клянусь! — подкрался и при всех ее поцеловал. Она возмутилась: «Как вы смеете?!» Сейчас бы, наверное, девушка обрадовалась или превратила бы все в шутку. А она очень сильно обиделась. Я вообще думал, что погиб. Но все-таки выпросил прощение. Наш роман продолжался несколько месяцев, а потом, 1 декабря, мы пошли и расписались без всяких свидетелей. И, я помню, женщина, которая нас расписывала, сказала: «Слушайте, у вас такая странная фамилия, возьмите фамилию жены! Вы будете Эдуард Правдин! Вы же хотите стать певцом? А то что это — Эдуард Хиль?! Что-то такое немецкое, американское. Вы со своей фамилией не добьетесь успеха». А жена ответила: «Да, нет, лучше я возьму его фамилию». И она взяла мою фамилию.

— Что вам нравится сегодня, а что — нет?

— Мне вообще нравится жизнь! Вот есть такая песня у Станислава Пожлакова:

Как хочется жить на земле,

Чтоб пела метель в феврале

И майская чтобы листва

Свои нам шептала слова.

Как хочется жить на земле,

На доброй и вечной земле,

И, глядя на мир голубой,

Чтоб мы улыбались с тобой!

Вот, что самое главное, — нести людям доброту!

Раиса ВИВЧАРЕНКО