Игорь Корнелюк: «Нахождение четырех нот – это всегда чудо»
18.01.2011 | Музыка |
Композитор и певец Игорь Корнелюк любит повторять: «Я по жизни фаталист, и верю в то, что все, что должно сбыться, – сбудется». Когда-то юноша из Бреста, приехавший в Ленинград, верил, что ему будут рукоплескать концертные залы. Так и случилось. Когда его пригласили писать музыку для кино, он надеялся, что это даст ему огромные возможности развития. И оказался прав. Как признается Игорь, последние десять лет он жил в режиме нон-стоп. Не успевал заканчивать один проект, как на горизонте появлялся другой. Итогом десятилетнего «киношного» марафона стал новый мультимедийный проект «Игорь Корнелюк OnLine», в рамках которого начал свое существование сайт композитора. Проект также предполагает презентацию новых альбомов. Первыми эту серию открыли диски «Тарас Бульба», «Мастер и Маргарита», «Песни из кино».
– На гастролях меня часто спрашивали: где можно купить диск с музыкой из фильмов «Идиот», «Честь имею»? Я не мог ответить на этот вопрос. Сегодня такая возможность появилась. Кроме того, мне хотелось, чтобы слушатель познакомился с тем музыкальным оформлением, которое задумал я. Дело в том, что мы с Володей Бортко крепко поссорились, и в фильме «Тарас Бульба» музыка очень неправильно звучит. Володя просто расставил по картине полюбившиеся ему куски, и, на мой взгляд, это неверно. Поэтому хотелось, чтобы слушатель услышал первоначальную версию… – Игорь, в продолжение этих слов расскажите, пожалуйста, как создается музыка к кино. Как, например, рождалась музыка к фильмам «Мастер и Маргарита», «Тарас Бульба»? – Каждый раз по-разному. Прежде всего, я пишу какие-то эскизы еще до съемок. Но, как правило, музыка к кино делается на кадр. Кадр – это колоссальный ограничитель твоих фантазий и возможностей, потому что написать можно все что угодно, но кадр диктует стиль, масштаб, объем. Смириться с этим непросто. Могу сказать, что для «Тараса Бульбы» нужно было написать героическую, честную музыку. А я вдруг поймал себя на мысли, что этой героической составляющей в нашей жизни сегодня нет. Поэтому пришлось помучиться. Однажды мне показалось, что я нашел тему, в которой был героизм, но поставил ее на кадр и понял, что музыка не годится. Начал искать дальше. Вторая попытка, третья… пятая. Потом начинает казаться, что ты не можешь одолеть эту тему. Перестаешь спать, пить, есть. В случае с «Тарасом Бульбой» решение было найдено, когда я использовал подлинный псалом XVI века. Мне его спел вокальный мужской ансамбль при Валаамском монастыре, и получился такой неожиданный эмоциональный симбиоз. Когда я работал над фильмом «Идиот», хотелось написать какую-то простую, прозрачную музыку, в которой был бы Петербург XIX века, читался бы образ князя Мышкина – на мой взгляд, самый сложный образ в мировой литературе… Но, когда до сдачи музыки оставалось немного времени, ее, музыки, еще не было. Я уходил в разные стили, снова возвращался, мне каждую ночь снился Федор Михайлович, который показывал язык, смеялся надо мной. Я просыпался в холодном поту, и в тот момент, когда рука уже тянулась к телефону, и я был готов сказать, что ничего не могу, вдруг зазвучала какая-то мелодия. Я потом целый день ее играл. В эту ночь мне опять приснился Достоевский, который грустно на меня посмотрел и сказал: ишь, очкарик, справился. Поэтому на показе режиссеру я впервые не волновался – думал, раз Достоевский одобрил, то режиссер не может не одобрить. – За десять лет работы в кино были случаи, когда не продюсеры вам предлагали написать музыку, а вы сами хотели написать музыку к фильму? – Был в моей карьере случай, когда мне предложили сценарий, который я прочел и готов был бесплатно работать над фильмом и даже финансово помочь снять картину. Сценарий назывался «Линия Марты». Очень петербургский, трогательный фильм. О блокаде. Но, к сожалению, Виктор Сергеев, который задумал снимать эту картину, умер. Проект так и остался на бумаге. Но, если возникнет идея создать фильм, я с удовольствием буду работать над музыкой к нему. – Вы начинали как композитор-песенник, а чем интересна для вас работа в сериалах? – Песня как жанр в последнее время сужается. Появилось понятие формата – радиостанции стали крутить музыку для определенной аудитории. Раньше искусство было для всех. Когда снимали «Семнадцать мгновений весны», никто же не думал, для домохозяек, для молодежи или для правоохранительных органов снимается фильм... Для всех снимали. И песни писались для всех. Плюс сегодня работают законы шоу-бизнеса: при минимальном вложении средств надо получить как можно больше денег в кратчайший срок. Мне это перестало нравиться. Мне стало казаться, что участвовать в этом просто безнравственно. А кино дает возможность как-то шире заявить о себе. Да, я скован рамками картины, но там я могу проявить себя как композитор. И потом, решая огромные задачи, чувствуешь наряду с муками творческую радость. Когда Бортко пригласил меня на первую картину, а это был «Бандитский Петербург», ему все продюсеры говорили: ты что, с ума сошел – это Корнелюк, это же «Билет на балет». Надо отдать должное Володе, он настоял на моей кандидатуре. И когда фильм вышел, мне позвонили люди, которые ставили палки в колеса, и извинились. На «Идиоте» повторилась та же картина, звонили и говорили: Корнелюк – это же «Бандитский Петербург», а тут – Достоевский! Но после «Идиота» таких звонков уже не было. – Вы затронули проблему изменений в музыкальной культуре. На ваш взгляд, к чему все движется? – Все в нашей жизни становится утилитарным и прагматичным. Мы стали меньше читать, устаем на работе, приходим домой, включаем телевизор и хотим, чтобы нам пощекотали нервы очередным блокбастером, и при этом чтобы мы не напрягались. Но любое искусство требует от зрителя участия. Если мы на вернисаже, то нельзя бегло просмотреть картины – все равно придется задержаться у той, которая привлекла внимание, вглядеться, поработать, чтобы понять замысел художника. И в музыке то же самое, хотя она меняется и становится все более прикладной, сиюминутной. Есть прогнозы, что напечатанное слово скоро устареет, что профессия композитора вообще перестанет существовать – достаточно будет музыку компилировать. Но хочется верить, что, пока люди живут, они хотят переживать, волноваться, участвовать в процессе... –Вы согласны с утверждением, что к XXI веку все возможные комбинации звуков использованы, все мелодии уже написаны? –Эти разговоры я слышал еще в 70-е и 80-е годы. Но я слышал также, что всю музыкальную культуру заложили в компьютер, он посчитал и сказал, что человечество использовало только 2% от всех возможностей комбинирования нот. Еще Моцарт говорил: все, что до меня, – мое... Я никогда не делил музыку на стили и жанры. Я музыку делю на мертвую и живую, потому что есть умозрительные, плохие, мертвые симфонии, а есть живые песни, и для меня живая песня ценнее... Есть великолепный джаз, а есть умозрительный, когда выходит музыкант и демонстрирует хорошую технику игры на инструменте, но через 15 минут такого пустого полоскания уходишь из зала. Поэтому нахождение четырех нот – это всегда чудо. Я не знаю, как это происходит. Будто промелькнула молния. Я обычно в такие минуты вскакиваю и играю стоя. Мой отец как-то разговорился с хирургом, а тот рассказал, что однажды оперировал известного композитора, который сказал, что на самом деле Чайковский не привнес в музыку ничего нового в смысле авангарда, другие молодые композиторы сделали в этом плане гораздо больше. Мне стало грустно. Дело ведь не в этой новизне, а в том, что Чайковский умудрялся написать сольмажорную гамму так, что она выворачивает нутро. Когда оркестр в «Щелкунчике» взвывает гаммой соль мажор, как это проникновенно! Попробуйте так написать! – Нет ли у вас мысли придать своим старым песням новое звучание? – Когда мы писали первые песни, у нас не было ни инструментов, ни оборудования. Писали с помощью отвертки и утюга. Ночью в ленинградском Доме радио закрывали лестничную площадку, на которую ставили динамик, и транслировали звук малого барабана. Звук летел по шести этажам, а мы его ловили внизу и зажимали компрессором, который сами же и паяли. Нам так хотелось творить, что мы изобретали все, что угодно! Да, может быть, старые песни в новом обрамлении будут звучать лучше, но то желание крикнуть на весь мир, что я есть, что я полон сил и энергии, не повторить никогда! –Когда вы смотрите фильм, обращаете внимание на совпадение музыки с содержанием? –Музыка в кино – это тонкая субстанция, душа. Вот мы сидим и смотрим, как человек идет по темной комнате. И понимаем, что сейчас что-то произойдет. Это настроение, предчувствие создает музыка. Точно найденная интонация в кино способна исправить неточную игру актера, плохую операторскую работу, равно и наоборот. Неверно найденная интонация убьет работу актера и оператора. Часто бывает, что смотришь кино, а впечатление, что музыка, которая там звучит, звучит у соседей – настолько она не соответствует содержанию. Я стараюсь учиться на замечательных образцах. К примеру, музыка Геннадия Гладкова к фильму «Обыкновенное чудо» – это просто фантастика. Или музыка Нино Рота, Владимира Косма – это невероятные совпадения! А музыка Эннио Морриконе к фильмам «Однажды в Америке», «Профессионал»... Даже папа, не одобрявший мое увлечение музыкой, смотря «Профессионал», сказал: кино кончится плохо, с такой музыкой оно не может закончиться хорошо. Музыка ему это передала. Увы, сегодня все становится продюсерским – и музыка, и кино, и литература. Что такое американское кино? Это иллюзион. Я слышал мнение авторитетного человека, который сказал: в американском кино музыка не нужна, потому что она станет привлекать внимание, и зритель оторвется от иллюзиона. И действительно, музыка не прекращается в современном кино, она грохочет, давит, но она как влетает в одно ухо, так в другое вылетает. – Смогли бы вы стать продюсером какого-либо современного конкурса, типа «Фабрика звезд»? – Нет. Все, что касается «Фабрики»… Мне искренне жаль этих молодых ребят, потому что каким-то навыкам можно научить за короткое время, но артист – это не только человек, который умеет петь и танцевать. Когда выходит артист, которому есть что сказать людям, – это сразу чувствуется. Дай бог, чтобы эти молодые ребята смогли найти в себе какие-то качества для того, чтобы стать настоящими артистами. В противном случае явления, которые часты в артистическом мире – алкоголь, наркотики, склонность к суициду, – возможны… И потом, я не совсем понимаю цели и назначения таких конкурсов. Конкурс – это отдельный жанр. Выйти и за пять минут понравиться публике – это требует определенных свойств от человека. Я бы так не смог. – Пишете ли вы стихи? – Каждый мыслящий человек когда-нибудь берет в руки ручку. Но то, что я написал, я никогда не опубликую. Потому что у каждого своя профессия. Стихи – это не просто рифма, это что-то неуловимое. Почему, когда читаем Пушкина, распахивается мир над тобой? Это не всем дано. – Кто из исполнителей наиболее точно выражает то, что вы задумали, как композитор? – В кино в последние годы я стараюсь найти исполнителя, которому подошла бы моя песня. Скоро на экраны выходит фильм «Правосудие волков» по роману Владимира Кунина «Мика и Альфред» – о судьбе художника, о человеке, который построил райский остров для отверженных стариков. Вот он сидит на берегу и ждет корабль, который привезет этих самых стариков, и… умирает. И звучит песня «Чудесная страна». По форме это песня, но по сути – хотелось сделать что-то неземное. Мне хотелось, чтобы ее спел Лучано Паваротти по-итальянски, чтобы было – как глас с неба... Я долго искал солистов, но поиск закончился тем, что записал молодого певца Евгения Южина. У него удивительный голос, мне показалось, есть что-то от раннего Лемешева – такое родное, теплое, русское. – Не хотите сочинить оперу «Мастер и Маргарита»? – Я не верю, что это произведение можно экранизировать. Даже если в соответствии с каждой строчкой Булгакова снять все по горизонтали, то что делать с вертикалью, с глубиной, которая открывается каждый раз, когда читаешь роман? Я его перечитывал раз 50, и каждый раз обращал внимание на что-то новое… Но оперу я пишу. Надеюсь ее закончить. Десять лет назад я приступил к осуществлению своей мечты: созданию оперы. В те годы мы с Региной Лисиц придумывали сцены, я садился за рояль и писал целыми сценами. Музыка из меня просто выплескивалась. Это было упоительно! Но потом меня пригласили писать музыку к фильму «Бандитский Петербург». Думал, быстренько напишу и вернусь, но – фильм следовал за фильмом. И так десять лет... Если получится, я вернусь к опере, потому что это самый высокий жанр в искусстве. Обидно, что опера в нашей жизни давно превратилась в музей. Беседовала Наталья АЛЕКСЮТИНА |
