Первая художница Петрограда

Каким художником стала бы Ольга Розанова, если бы родилась чуть раньше и юной девушкой не познакомилась с Велимиром Хлебниковым и не влюбилась в Алексея Крученых? Наверное, продолжила бы славную традицию русского реализма, наверняка обогатив его новыми идеями и новым смыслом. Потому что именно про таких говорят: новатор, первопроходец, пионер.

Восемь лет ее пребывания в живописи вместили столько, сколько иной творец едва успевает осуществить за десятилетия.

Девочка из глубокой провинции, городка Меленки Владимирской губернии, постигала азы и секреты живописи сначала в частном московском училище Большакова, затем в студии Юона. Однажды вместе с подругами, впоследствии знаменитыми Любовью Поповой и Надеждой Удальцовой, она посетила Петербург.

Она поехала туда не праздно прогуляться. Талантливую студийку влекло страстное желание воочию познакомиться с новым направлением, вовсю бушевавшим в недрах города, – авангардом. Тогда, в феврале 1910 года, в Петербурге было официально зарегистрировано общество художников «Союз молодежи» – одна из основных новаторских группировок художественного авангарда.

Ольга вступила в Союз и скоро стала делать поразительные успехи. Всего за один год она совершила переход от студийных этюдов в духе импрессионизма к более аналитической, с разложением предметов, живописи. От выставки к выставке работала все интенсивнее, словно торопилась опробовать открывшиеся возможности в композиции, цвете, жанре. В 1912 году она показала уже 19 зрелых футуристических полотен и стала, по словам Крученых, «первой художницей Петрограда».

Повышенная восприимчивость ко всему новому – в живописи, литературе, музыке, скульптуре, философии – сформировала из Ольги художника, чье творчество удивляет радикальным новаторством.

«Розанова родилась футуристкой, – утверждал адепт направления Борис Эфрос. – Если бы движение не пришло ей навстречу уже сложившимся и готовым, она должна была бы изобрести нечто подобное, очень близкое по форме и совершенно художественное по сути».

В 1913 году она написала брошюру «Основы нового творчества и причины его непонимания», в которой теоретически обосновала свои взгляды и смысл футуризма. «Свобода творчества есть первое условие самобытности. Отсюда следует, что у искусства путей много… Только Абстрактное Начало – Расчет как следствие активного стремления к передаче мира строит картину…»

В 1916 году она вместе с Крученых вернулась в Москву, к Малевичу, Бурлюкам, Маяковскому... Москвичи к тому времени стали гораздо левее питерцев, богаче новыми идеями, придавали больше значения коллективным выступлениям и эпатажу.

Ольга много работала. Создала динамичные «Беспредметные композиции», в которых предложила собственную версию супрематизма, отличную от творческого метода Малевича. Цвет как основная живописная категория приобрел главенствующую роль в ее картинах. Свои последние работы она называла «игральными картами», столько было в них красочности и экспрессии. «Цветопись» Розановой предвосхитила открытия, которые были сделаны в мировом искусстве много позже.

Но финансовое и бытовое положение ее было крайне тяжелым. Картины никто не покупал, хотя стоили они не дороже сотни рублей. Приходилось совмещать творчество с официальной службой – быть то гравером-химиком, то канцеляристкой – лишь бы не умереть с голоду и суметь купить красок. Одновременно она активно участвовала в обострившейся борьбе за утверждение равноправия левых течений с признанными художественными группами. Организовывала федерации и коллегии, сотрудничала с левой прессой, добивалась государственной поддержки для своих единомышленников и сумела настоять на образовании Художественно-промышленного подотдела ИЗО Наркомпроса, который возглавила.

Но хрупкий организм художницы не выдержал нагрузки. В ноябре 1918 года Ольга Розанова умерла от дифтерита в возрасте 28 лет. Умирая в промозглой Одинцовской больнице, она слушала, как празднует украшенная ею Москва первую годовщину революции…

«Смерть удушила Розанову. Подстерегла, поймала, разгоряченную, с разбегу, и коротко раздавила по-мышиному…– писал в пространном некрологе Борис Эфрос. – Ее искусство было нежным, ночным, неуемным и тревожным. Ее футуризм: ухо, открытое всем шорохам и грохотам городской жизни; глаз, подхватывающий скрещенья и вспышки комнатных огней и уличных зарев… Оттого-то она была истинной футуристкой. Нелегко назвать кого-нибудь, кто был так же, как Розанова, непринужденно свободен в своей футуристической работе…»

Еще целых десять лет художественный мир будет помнить Розанову. Ее полотна будут то и дело появляться на выставках в России и за рубежом. Но футуризм уходил в прошлое, вместе с ним забывалось, растворяясь во времени и пространстве, и самое яркое, цветочное имя Ольги Розановой. И уже не с ней – первой художницей Петрограда – будет связывать мир историю русского авангарда. Через полвека крупнейшие коллекционеры и искусствоведы с трудом станут отыскивать работы «молодой футуристки, совершенно нищей и очень талантливой» (Артур Лурье).

Марина ВОРОНИНА