Культурная мозаика

Третье пришествие Пикассо

12.04.2010 | Выставки | 

Множество залов и большая колонная лестница в ГМИИ им. Пушкина целиком отданы картинам, скульптурам, рисункам и другим шедеврам Пабло Пикассо. «Два брата», «Селестина», «Поцелуй», «Юный живописец», знаменитый «Портрет поэта Сабартеса» с кружкой пива, которому все на выставке непроизвольно подмигивают, словно старому знакомому... А в зале напротив лестницы на экране демонстрируется фильм: Пикассо рисует на стекле, отделяющем его от камеры документалиста.

Народ стремится попасть на эту выставку, как в советские годы в мавзолей, как иностранцы в Эрмитаж — с той только разницей, что очередь сюда даже в выходные движется быстрее: все же пускают по пятьдесят человек. Явно не вся публика, мерзнувшая на ветру, отчетливо представляет себе, кто такой Пикассо и почему именно в нашей стране его выставки отмеряют собой художественные эпохи. На громкое имя пришли и те, кому искусство знакомо только по сувенирам и постерам, и те, кто не интересовался им никогда — просто сбежались, как сбежались бы посмотреть на слона, и теперь ходят среди работ художника с видом глухих, вдруг услышавших звук дунувшей в ухо трубы и не желающих этому верить.

Каждая скульптура окружена плотным кольцом уткнувшихся в нее носами. Что они видят — неизвестно, ведь большие предметы нужно рассматривать с расстояния. Кстати, и картины над лестницей лучше смотреть с противоположной галереи. Одна из женщин, ожесточенно изучавшая плечо «Мужчины с ягненком», восклицает: «Ведь тяп-ляп же слеплено!» И отходит, негодуя, что Пикассо ей подсунули второй сорт — неполированного. Обыватели привыкли, платя деньги, требовать удовлетворения. В сущности, они хотят благодаря сумме в триста рублей оказаться через дорогу, в галерее Ильи Глазунова, но чтобы, под каждой картиной стояла подпись Пикассо. Но голубым девушкам, зеленым женщинам, геометрическим поэтам плевать на одобрение масс, они хороши и так. Потому приспосабливаться приходится зрителю, отвыкшему от движений души, как отвыкают от физкультуры.

Приспосабливаются по-разному. Иные носятся табунами с веселым ржанием, как некоторые американцы и немцы на выставках иконописи. Вот студент (половина платы) восклицает перед рисунком с возлюбленной парой: «Да он профессионал!» Кто-то серьезен: другой студент с умным видом глядит поверх очков на серию маленьких картин. На них предельно упрощенно — розовыми завихрениями с двумя аккуратными черными дырочками по центру — изображены купальщицы. «Да-а, — важно говорит студент подружке, — что-то эротическое в этом, безусловно, есть!» Стоит только пролететь слуху, что обнаружено нечто похожее на реализм, — перед «реализмом» сразу сбивается плотная группа.

С видимым облегчением народ любуется натюрмортом «Череп, чернильница и молоток» или «Портретом Ольги Хохловой», не замечая, что это не совсем «реализм». Что нечто тем временем проникает в них и лишает покоя — как все, что меняет нас к лучшему. Сам Пикассо заметил бы, что нечего ждать от публики, если даже художники, даже бывший соратник Жорж Брак, даже Щукин… Как, тот самый великий Щукин, грандиозная коллекция которого и составляет большую часть Пушкинского музея и недавно выделена в отдельную экспозицию? Но обо всем по порядку.

Испания и Россия на рубеже XIX — XX веков были, по общему мнению тогдашних ученых и философов, единственными странами, сохранившими культурную самобытность. И именно здесь все ждали появления новых гениев и идей, которые выведут искусство на новый уровень. В России расцветал Серебряный век с его поэтами от Блока до Маяковского (кстати, знакомец Пикассо), с его художниками и знаменитыми собирателями: мирискусниками, Дягилевым, «Русскими сезонами»... В Испании был свой расцвет поэзии, музыки и литературы. Вундеркинд Пабло, писавший «как Рафаэль» (что чистая правда), поступил без экзаменов (в школе он не разменивался на правописание и математику) в Королевскую Академию Художеств Мадрида. Но надолго там не остался и вскоре оказался в Париже.

Королевская Академия, впрочем, тоже, недолго оставалась королевской, ведь революция в Испании произошла почти одновременно с революцией в России — никто в мире не желал построения новой, общемировой, наднациональной культуры так же страстно, как русские и испанцы. В то доинтернетское время у творческого человека было всего две возможности приобщиться к новому и всемирному: колесить по свету или приехать в Париж — гигантский чат начала XX века, где все гении и таланты обсуждали актуальные темы вживую. Благо, снимали квартиры почти все в одном месте — в «Бато-Лавуар», временных павильонах, оставшихся от Всемирной выставки.

Сюда прибыл и Пикассо, здесь он и познакомился с приехавшими из России. Все они в дальнейшем станут известными деятелями нашей культуры, а кто-то, как Шагал или Сутин, — и мировой. Как жил Пикассо в Париже до встречи с Щукиным — лучше не рассказывать. Вообще говоря, как бы жестко он ни обходился иногда с окружающими, судьба обходилась с ним куда жестче: наркомания сына Поля, гибель возлюбленной Доры Маар в Холокост, самоубийство друга Касагемаса... Его встреча с Щукиным в 1909 году произошла на депрессивном фоне, когда художник, не имея достаточно холстов, писал одну картину поверх другой. Даже не встреча, а столкновение: Щукин, увидев картины относительно реалистических «голубого» и «розового» периодов, а вслед за тем кубистские работы, воскликнул: «Какая потеря для французского искусства!»

А ведь Щукин был человеком, жадным до нового, одним из трех-четырех коллекционеров, вытащивших на себе всю настоящую европейскую живопись. Но на то он был и великий, что не повернулся и ушел, а купил несколько работ. И говорил потом, что впечатление от Пикассо — как осколки стекла во рту, но другая живопись кажется рядом с Пикассо пресной и жалкой. Открыв в 1912 году свою галерею, Щукин первым познакомил русскую публику с творчеством Пикассо и его новой манерой. Русская культура развивалась бурно: заканчивался Серебряный век, начинался авангард — Пикассо взорвал этот кипящий котел. Доселе русские художники считали себя самыми передовыми в Европе, и вдруг обнаружилось нечто настолько новое, что все теории были забыты, и не было художника, не попавшего на время под влияние гениального испанца.

Первым эту роль Пикассо оценил и использовал другой великий русский предприниматель от искусства — Сергей Дягилев. Старая гвардия «Русских сезонов» была в ужасе. Дягилев понял, что все доселе любимое утомило людей, и что Пикассо будет иметь успех. Организовал сотрудничество с Дягилевым в 1916 году поэт, художник и режиссер Жан Кокто, заслуживающий самых теплых слов за продвижение во Франции русской культуры. Первый спектакль с «Русскими сезонами», «Парад» 1917 года (на выставке представлены эскизы и фотографии), до сих пор остается самым скандальным балетным спектаклем в истории. Последующие — «Треуголка» (1919, хореография Мясина), «Пульчинелла» (музыка Стравинского, 1920), «Квадро фламенко» (1921), «Меркурий», «Голубой экспресс» (1924) имели исключительный успех.

Они представляли собой более традиционное, но исключительно яркое зрелище, в чем можно убедиться: «Треуголка» восстановлена и записана во Франции. В 1918 году Пикассо женился на балерине дягилевской труппы Ольге Хохловой. Вскоре, в 1921-м, родился Поль… Портрет Хохловой — действительно одна из лучших работ на выставке. Дело здесь, пожалуй, в том, что она единственная из подруг и жен художника обладала, как и он, большим талантом и мощной волей. Ей единственной было чем обогатить художника, но и было что ему противопоставить — это был трагический союз. Силовое поле Ольги, богатое и глубокое даже для Пикассо, хорошо чувствуется в работах того, «классического» периода.

Очень неожиданны, например, монументальные графические портреты знакомцев Пикассо по «Русским сезонам», в том числе Дягилева и Стравинского, сделанные одними контурами, по фото, но передающие натуру точнее, чем фото. Брак с Ольгой Хохловой и «классический период» длились долго, фактически до 1935 года. Разумеется, Пикассо ни минуты не был «реалистом» как рабом натуры. Он лишь склонил голову, как минотавр, под ласковой рукой девушки, чтобы вскинуть рога, если рука утратит ласку… Трагедия, которой завершился их союз, была обусловлена чрезмерной, неуютной, типично русской одаренностью Ольги. Необычные люди, очаровывая друг друга, с трудом могли оставаться собою — разрыв был неминуем. Потери Пикассо были чудовищными: уйдя, Ольга отобрала работы, мастерскую, сына — больше года, что естественно после такого потрясения, он не рисовал вообще. Ольга же дошла до полного саморазрушения и попала в сумасшедший дом...

Но и завоевания этого союза были велики, один из шедевров этого периода на выставке в Пушкинском — «Поль в костюме Арлекина»… Всю свою долгую жизнь Пикассо не позволял больше чужому силовому вихрю дуть в свои паруса. Ни разу больше в его работах не появлялась странность двоения, нечеткость стереоэффекта. Самого художника уже ничто и никогда не стесняло, не смущало, не ограничивало. Тем более что вскоре Ольгу как музу заменила не другая женщина, а война. Расставание с женой не прервало связи художника с Россией. Ведь война, которая началась в 1936 году, была войной фашизма против республиканской Испании, на защиту которой встал и Советский Союз.

Для Пикассо поражение республиканцев означало бы потерю родины — в то время каждый заметный человек был сторонником либо коммунистического строя, либо фашистского, потому что было уже ясно, что в прежнем виде мир существовать не может, и надо выбирать. И хотя Пикассо коммунистом не был, выбор он сделал. В 1937 году он вновь берет забытые кисти и пишет «Гернику». Герника — это баскский городок, стертый фашистами с лица земли. На выставке представлены не только эскизы и фотографии последовательной работы Пикассо над «Герникой». Есть и другие работы военного времени — считанные работы Пикассо с лежащим на поверхности смыслом. Они протестуют против стихии бессмысленного уничтожения. Начиная с «Герники» борьба с войной — постоянный мотив творчества Пикассо: знаменитая «Кошка с птицей» 1939 года, скульптура «Череп», «Плачущая женщина»… Картина «Резня в Корее» (1951), которая к событиям в Корее не имеет сюжетного отношения, а утверждает победу жизни над смертью.

Война в Испании была проиграна. Во время немецкой оккупации Испании Пикассо жил в Париже, считался представителем «вырождающегося искусства» и писал. В конце войны, в 1944 году, художник вступил во французскую компартию. После войны он так же тихо занимался в своей мастерской. Он любил играть игрушками своих детей и другими предметами. В самом деле, есть что-то детское в его переделках бытового в эстетическое. На выставке нет знаменитого павиана из детской машинки, но вот — мамаша с ребенком из «буржуйки», а вот не менее знаменитая беременная коза из плетеной корзины — воплощенная «женственность»… Показательно, что на Пикассо хорошо реагируют дети.

Знаменита история про племянника Амбруаза Воллара (второго крупного коллекционера, начавшего покупать Пикассо) — единственного из родственников, опознавшего дядю на знаменитом «кубистском» портрете (тоже на выставке). Потому особенно порадовало то, что на выставке в Пушкинском проводятся специальные экскурсии для малышей. Любопытно послушать, как экскурсоводы объясняют им сложное искусство. «Вот, смотрите на этот стульчик Пикассо! Все помнят кресло из Карлсона, которое само летало? Вот и стульчик вот-вот поползет!» Впрочем, дети и сами объяснят экскурсоводу все что угодно. Про композицию «Гитара» маленький мальчик сказал, что дяденька разобрал ее на кусочки, вставил в рамку и теперь, по деталям, надо догадаться, что это было, пока не разобрали… Вероятно, эти дети вырастут в предвкушении новой встречи с искусством, которое переворачивает мир.

Именно в подобном предвкушении растили молодых, тогда уже советских, художников их педагоги, старые приятели Пикассо по Парижу, которые видели его работы и могли засвидетельствовать: «Самый великий художник на свете — это Пикассо, только не говори никому». Так наставлял учеников известный грузинский художник во время господства сталинского реализма… Поэтому повторное пришествие в нашу страну искусства Пикассо с наступлением хрущевской оттепели — было неизбежно. (Хотя отношения его с коммунистами развивались по-разному: так, когда к одному из послевоенных съездов КПСС он написал портрет Сталина в образе букета роз, съезд закончился, не начавшись.) Итак, второе пришествие Пикассо в нашу страну состоялось в 1956 году в музее Пушкина, в чем можно видеть и преемственность, и залог будущего.

И точно так же, как тогда, выставка перевернула наш художественный мир. Шестидесятники, робко возвращавшиеся на позиции, оставленные авангардом 20-х, вдруг столкнулись с тем, кто авангард этот двинул вперед. С тем, кто давно перешагнул авангард и пошел дальше. Открыл и закрыл дверь, по выражению Жана Кокто. И советским художникам ничего не оставалось, как шагнуть дальше, в новое, вместе с Пикассо. Как далеко это завело советских художников мы все знаем по «бульдозерной выставке». Что же до неискушенной публики, которой и в 1965 году было много на выставке, только возросла она не на слащавом фэнтези, а на фотокопийном соцреализме, — она уходила домой с сильно расширившимися представлениями об искусстве. Как, думаю, и публика сегодняшняя.

Но полно, неужели я сама, знающая о Пикассо слишком много, всегда и сразу воспринимаю его работы? Понимаю их? Смотрю ясными глазами? Нет. Трудность в том, что, чем больше вглядываешься, тем меньше имеешь шансов понять. Потому что нужно именно смотреть ясными глазами, как смотрят дети. Помнить, что то, что ты видишь, и только оно, и есть Пикассо. Выключить все, кроме глаз. Не давать никаким теоретическим заготовкам опередить впечатление. Забудьте это статью. Забудьте. Нет ни образованных ценителей, ни публики с улицы. Просто откройте глаза и смотрите.

Смотрите. Как мила эта обнаженная женщина заснувшая в саду. Это действительно живопись, сила. Вы ведь, правда, будто видите ее живой, слышите сад? Хотя никаких подробностей и точных деталей на картине нет. Но это — есть. Это — есть, и это вы унесете с выставки, как сосновый воздух из леса, даже не заметив, только расширив легкие и распрямив плечи. Смотрите: вы же чувствуете, что это женщина, что она сидит, поджав ноги, в кресле. Чуете, что там, в комнате под лампой, — тревожный военный мир? Или смотрите, как радостен юный живописец с одноименной картины Пикассо, — вы сейчас с ним похожи. Вы — свидетели третьего пришествия Пикассо в Россию.

Юлия ЛОМОВА

Поделиться ссылкой:

Комментарии
Добавить комментарий
dineees wermmmmeev | 18.10.2010 | 23:03

Удивительный текст!
Юлия ЛОМОВА поразила своим эпистолярным дарованием

Ответить  
Роскультура - rus