Где деньги, Зин?

Интересная субстанция — деньги. Появились они в обществе для удобства обращения с вещами: взяли одну какую-то вещь, которая нужна всегда и всем, и сделали ее эквивалентом всех остальных. То есть, если у жителя древней Руси были куньи шкурки, он мог выменять на них все, что ему в жизни требовалось. Потом куньи шкурки сменил драгоценный металл. Потом — бумажки и жетончики. Почему, отдавая бумажку или жетончик, мы получаем то, что нам нужно? Потому что это эквивалент. Чего? Никто точно не знает. То ли золотого запаса страны, в наличие которого давно никто не верит; то ли нефтяных ресурсов, которыми оказались богаты наши щедрые недра. Но у многих при виде оклеенных банковской ленточкой пачек этих бумажек — если вдруг представляется это увидеть — потеют ладошки. А если эта пачка оказывается на ладошке — бумажки тут же просыпаются сквозь пальцы.

По отношению людей к деньгам можно многое сказать о потребительской культуре общества, к которому они принадлежат. Любого, кроме нашего. В России люди к деньгам относятся легко — в том числе и те, у кого их нет. При этом все жалуются на нехватку денег — в том числе и те, у кого они есть. А кстати, у кого они сегодня есть в достаточном количестве? Никто не признается — в то же время все кафе полны обедающими людьми, а в новостройках вечерами горит свет… Поскольку к деньгам у нас даже бедные относятся легко, кафе не опустеют никогда: работать неделю, чтобы просадить все за вечер с друзьями, для русского человека совершенно нормально. А новостройки… Чиновники — высшее сословие сегодняшней России — выстраивают загородные дворцы, а кто же покупает новые московские квартиры, цены на которые непомерно завышены?

Когда мы с мужем раздумали жить всю жизнь душа в душу и умереть в один день, мы на приеме у юриста спросили, что будет с половиной нашей подмосковной хрущобы, расприватизированной нами при разводе на двоих, при отсутствии наследников, когда один из нас уйдет в мир иной. Молодая дама, одновременно юрист и риэтор, объяснила, что, как выморочное имущество, эта половина отойдет местному муниципалитету, и он попросит оставшегося на белом свете выкупить ее. Муж, на семнадцать лет меня старше, сбледнул с лица, явно собираясь жить очень долго.

— Да вы не волнуйтесь, — дама заметила перемену в его лице, — там будет совсем немного — каких-нибудь полтора миллиона.

Тут удивилась я:

— А где их взять?

— Как, у вас нет полутора миллионов? — смущенно спросила дама, действительно очень милая и доброжелательная.

— Ну, — говорю, — если сейчас затянуть пояс и начать откладывать по тысяче евро в месяц, за десять лет можно накопить — если инфляция будет щадящей. Чтобы отдать муниципалитету.

Дама смутилась и отвела глаза. А я озадачилась: два миллиона, которые есть у моей подопечной — я опекун дочери своей умершей подруги, — это две трудовые жизни: ее бабушка всю жизнь проработала на заводе и заработала квартиру в городке Волгоградской области — вот один миллион; а ее мама-художница на русском буме в 90-х заработала в Швеции на кусочек земли в Ярославской области — вот второй миллион. А эта мадам лет тридцати пяти так запросто ворочает миллионами…

То есть деньги, кроме коррумпированных чиновников, не к ночи будь помянуты, есть у юристов и риэлторов, которых мы не видим ни в метро, ни в лифтах, ни на рынках. А если встречаем в местах точечных пересечений, то не узнаем — внешне они от нас почти не отличаются и даже плохо понимают, чем мы отличаемся от них.

Тех, у кого денег нет, — видно сразу. Заходишь в метро — натыкаешься на побирающихся стариков из ближнего Подмосковья. Это в Москве минимальные пенсии доводятся до десяти тысяч рублей. А сразу за МКАД начинается бескрайняя Россия, где пенсия у стариков федеральная, без московских приплат, при том что цены на рынках и в супермаркетах Подмосковья — московские.

Старики с пенсиями в три тысячи рублей, оплатившие услуги ЖКХ, либо в мусорниках ковыряются, либо, если ноги позволяют, добираются до столицы и стоят с протянутой рукой в переходах метро. Подают им, в основном, люди от тридцати до пятидесяти, а вот чтобы юноша или девушка положили хоть рубль в протянутую руку старика — я ни разу не видела.

Большинство юношей и девушек пухлозады от злоупотребления снеками и модно прикинуты. Но денег и у молодежи нет: вечерами аскают на пиво у всех ресторанов и у того же метро, где на них недобро поглядывает бредущий с работы нижний уровень среднего класса — эти самые «от тридцати до пятидесяти», которые жалеют стариков в их безысходной ситуации и злятся на двадцатилетних бездельников, не спешащих расставаться с детством. Эти не побираются, хотя впору: зарплаты маленькие, а дети требуют всего самого лучшего.

И вот это самый интересный момент. С тех пор как в России появились супермаркеты и телевизионная реклама, именно те, чьими устами глаголет истина, начали говорить странные вещи:

— Мама, купи другие ежедневки (зубную пасту, бритвы, лак для волос…)

— А что, эти плохие?

— Ну, есть ведь лучше.

Как юристы-риэлторы ворочают миллионами, так и те, у кого денег в обрез, не стараются тратить их с точным расчетом — то ли перед детьми неудобно, то ли и сами такие. Артистичная русская душа не позволяет дать однозначную оценку ни одному из своих проявлений. В том числе культуре потребления и обращения с деньгами.

Анна КУЗНЕЦОВА