Как оно было
13.09.2011 | История |
Замечено, что в самое последнее время молодежь стала довольно интенсивно интересоваться нашей отечественной историей. Прежде чем попытаться проанализировать это явление, я постараюсь его точно описать. Что важно, это не свойство новейшего поколения. Нет, интересуются вчерашним днем и тридцатилетние, которые в 20 или в 25 им не интересовались. Это характеристика времени – начала десятых годов двадцать первого века. Я наблюдаю ее и при живом контакте – в разговорах, и как ридер премии «Дебют» – в самотеке малой прозы. При серьезных колебаниях литературного уровня, обильный, статистически информативный поток того, что молодые люди пишут по собственной инициативе, многое говорит о времени и обществе. В нем очень много рассказов о прошлом, явно основанных на расспросах стариков и людей среднего возраста. Добавим сюда интерес к семейной истории, правда, появившийся раньше и не только у молодежи, – все эти генеалогические деревья, альбомы… (Кстати, именно эта форма обмена информацией: меня спрашивают – я отвечаю – представляется мне оптимальной. Вопросы заранее структурируют материал, задают угол зрения. От того, кто отвечает, требуется, по сути, немного – не врать. Раньше, по своей инициативе затевая подобные разговоры, я выдавал бессвязные монологи, где частное путалось с общим, а факты – с концепцией. Ответ на незаданный вопрос – по-моему, проигрышный жанр.) То есть умные, энергичные молодые люди, которым по идее надо смотреть в будущее, помимо этого еще и обратились к прошлому. Почему? Я вижу несколько причин. Во-первых, хорошо сфокусировалась историческая оптика. Действительно интересное время (конец 80-х – начало 90-х) оказалось на удобной дистанции. То, что происходило 20–25 лет назад, с одной стороны, как-то завершилось, отстоялось, очертилось; с другой – это именно тот период, о котором имеет смысл младшим интересоваться у старших. Вторая часто возникающая тема – поздний СССР, уже в формате обобщения. Во-вторых, огромное влияние на культуру времени имеет Интернет, даже если речь идет не о буквально сетевых явлениях. Здесь я имею в виду конкретное явление – в Сети интенсивно нарастает что-то вроде ячеистой – или фасеточной – структуры, где в каждой клеточке – единичное высказывание, а вместе они, как пиксели, образуют общую картину. Чего именно? А всего подряд: политической и гражданской ситуации, межнациональных отношений и т.п. Новейшее время основано на вере в подлинность этой картины. И вере обоснованной: подлинность каждого отдельного свидетельства можно удостоверить лично, интуитивно, по интонации. Кроме того, один убитый пиксель не ставит под удар всю картину. По этой схеме из многих частных свидетельств можно восстановить подлинную историю страны. Какую ценность в этой системе имеет очередной учебник истории? Сформулируем: гораздо меньше, чем пиксель. Учебник истории – это идеологически ангажированное высказывание, набитое неизвестно откуда взятыми цифрами, которое наименее достоверно. Впрочем, у меня нарастает ощущение, что я ломлюсь в открытую дверь. То, что молодые интересуются историей своей страны и обращаются к представителям старших поколений, – это культурная норма. С такой точки зрения, наоборот, любопытно, почему 5–10 лет назад молодежь не испытывала интереса к истории. И почему мы лет 30 назад тоже, как правило, не расспрашивали родителей ни о чем. Очевидно, что это два разных вопроса, требующие отдельных ответов. Насчет недавнего прошлого наш довод об удобной дистанции работает, но наполовину: отвечать было бы трудно, но спросить-то было легко. Я думаю, тогда у молодого поколения был не то чтобы отчетливый проект, а некоторый образ будущего, который можно назвать экономически позитивным. Экономический позитивизм заключается в том, что хорошо бы освоить компьютер, пару иностранных языков плюс некоторую специальную сферу – и все будет более или менее в порядке. Если не в этой стране, то в более нормальной. Главное событие, поколебавшее эту схему, точнее, подчеркнувшее ее недостаточность, – глобальный экономический кризис. Вдруг пошатнулся авторитет экономики как таковой. Еще пять лет назад тезис «не в деньгах счастье» был отговоркой неудачника. Сейчас, по крайней мере в ослабленной форме: «счастье не только в деньгах» – это, скорее, мейнстрим. Становится очевидно, что надо строить индивидуальный проект. Для этого надо понять, кто ты и в какой стране живешь. Так возникают вопросы. В 70-е мы видели очень четкую и стабильную картинку – самодостаточную не нуждающуюся в обильных комментариях, – и имели официальный советский миф для ее интерпретации. Так как ключ явно, на грани карикатуры, не подходил к замку, мы – кто в 15, кто в 20 лет – заменили советский миф антисоветским. Чтобы увидеть его зазоры с реальностью, надо было увидеть другую реальность. То есть антисоветский миф нас вполне устраивал, и вопросов не возникало. Добавим к этому неразговорчивость поколений, переживших сталинские времена. Так или иначе, нелюбопытность постепенно рассеивается, уступая место естественному интересу. Лично меня это радует. Леонид КОСТЮКОВ |