Чей диктат лучше?

От недалеких журналистов мы то и дело слышим: «Раньше культуру опекало государство, а теперь она наконец-то сама по себе, зрители, слушатели и читатели голосуют рублем за то, что они хотят смотреть, слушать, читать, — и это хорошо». Проблема здесь тем не менее настолько непростая, что люди поумнее высказываются на этот счет не столь однозначно. У ситуации курирования культуры государством — масса недостатков, но и у нынешней ситуации их не меньше.

Первую ситуацию многие из ныне живущих помнят и знают, что, когда государство опекает культуру, оно при этом преследует свои цели. С одной стороны, государственная опека дает творческим людям высокий уровень жизни и возможность не заботиться о хлебе насущном, а заниматься только творчеством. Творческие профессии в таком государстве обретают высокий статус, становятся престижными и высокооплачиваемыми, обучение детей искусствам становится массовым, и таланты рано получают развитие, само искусство выделяется в особо пестуемую сферу…

Но с другой стороны, государство берет культуру на содержание небескорыстно, а цели у него, как правило, от интересов искусства далекие. Советская власть на протяжении всей своей истории больше всего заботилась о самосохранении любой ценой. Естественно, и искусство она понимала как один из инструментов самосохранения, как проводник своего влияния на умы и души. Писатели, художники, музыканты, журналисты — все должны были рекламировать достижения власти, пропагандировать лояльность к власти, запугивать несогласных, клеймить нерадивых… Когда они занимались тем, чего от них хотело государство, то есть выполняли негласный заказ, — власть приближала их к себе соответственно успехам на избранном поприще. Вершин такой карьеры достиг, как мы знаем, Михаил Шолохов, который входил в советскую номенклатуру. Горького сюда же относить не стоит, у него совершенно другая история. На свои гонорары от продаж книг и постановок пьес по всему миру он мог бы содержать еще несколько партий, если бы разделял их устремления. Разделяя стремление партии большевиков к созданию нового, более совершенного человека, спасавшего свое тело от немощи, а душу от страха смерти созидательным трудом, — по вопросу о культуре Горький расходился с советской властью настолько радикально, что долго жил за пределами советской России. И только по возвращении в страну под конец жизни он был в 30-х годах объявлен главным писателем, столпом соцреализма, который они вместе со Сталиным и придумали, а его слабый роман «Мать», написанный в 1906-м, был объявлен каноническим произведением соцреализма…

Когда же художники игнорировали госзаказ и занимались, чем хотели, они имели массу неприятностей, а то и гибли. Тут примеров гораздо больше: Мандельштам, Булгаков, Ахматова, Зощенко, Пастернак, Солженицын, весь позднесоветский андеграунд… А уж когда люди искусства вступали в идеологическую конфронтацию с государством, они гибли непременно. Легче всего в этом смысле было музыкантам: музыка — абстрактное искусство, что именно в ней говорится, определенно обозначить нельзя, потому и преследовали музыкантов иначе: заставляли подписывать коллективные обращения и произносить речи с высоких трибун в подтверждение лояльности к власти. А то кто его знает, немецкий ли фашизм подразумевал Шостакович в своей Седьмой симфонии, обладающей почти наглядной изобразительностью…

То есть, опекая культуру, государство преследует политические цели и достигает их по праву сильного. Это закон джунглей, и нам он не нравится. Мы ратуем за цивилизацию и не любим насилия, в том числе и культурного. Только вот незадача: когда культурой управляет рынок, закон джунглей снова вступает в силу.

Цель, которую преследует рынок культуры, тоже далека от интересов искусства. Эта цель — вовсе не безоблачное существование искусства и не его развитие по его собственным законам. Эта цель — извлечение из продаж произведений искусства прибыли и сверхприбыли. Результат диктата рынка поэтому — отнюдь не благостный. По аналогии с рынком продуктов, который тоже отнюдь не о нашем здоровом питании заботится, рынок культуры навязывает нам продукцию однотипную, простую и дешевую в изготовлении. Это формат. Рыночный формат в музыке — эстрада, в живописи — салон, в литературе — остросюжетный и любовный роман, в журналистике — глянец. Все остальное — неформат. С неформатом рынок тоже работает, но по остаточному принципу и на своих условиях.

В условиях диктата рынка искусство перестает быть особой областью жизни светского человека, подобной религиозно-сакральной сфере верующих людей. Оно перестает быть деятельностью, которая позволяет человеку возвыситься над своей природой и причаститься иному, облагораживающему существованию. Художнику, музыканту, писателю — при создании своих произведений, зрителю, слушателю, читателю — при восприятии их.

В условиях диктата рынка искусство превращается в бизнес — выставочный, книжный, журнальный, концертный. Нарушается субординация между писателем и читателем, художником и зрителем, музыкантом и слушателем: творец перестает быть посредником между Творцом, который дал ему дар слышать музыку сфер, и людьми — он перестает быть жрецом искусства. Он становится чем-то вроде обслуживающего персонала, которому люди с неразвитым вкусом, а таких большинство, «заказывают музыку» через бизнес-менеджеров: «Мурку, Мурку давай»…

Поскольку полная диктатура рынка в культурной сфере выглядела бы именно так, а государству все-таки нужен приличный фасад, оно помогает высокой культуре сохраниться в каком-то минимальном объеме — на хлеб деньги дает. Ну, а на масло все должны зарабатывать сами: обзаводиться коммерческими директорами, составляющими концертную солянку по типу передачи «В рабочий полдень»: «К Элизе» Бетховена, «Гандзя», Сороковая симфония Моцарта, «Калинка»… Выходить с концертами серьезной музыки на улицы — вдруг кого-нибудь из прохожих «торкнет». Устраивать презентации книг, изданных на деньги из Фонда культуры, а то их никто не заметит…

Да, конечно, высокое искусство таким образом приближается к людям, но ведь оно при этом «снижается», теряет статус высокого искусства, и понимающим ситуацию артистам не так уж и приятно этому содействовать, но что поделаешь... А люди привыкают к тому, что не они должны развивать вкус, а творцы должны обслуживать их простые потребности. А творцы, которым тоже иногда нужен кусок масла на хлеб, начинают соответствовать этим потребностям... Хорошо ли это? Непростой вопрос, правда? 
Остается вспомнить, что все лучшее в искусстве возникает не благодаря, а вопреки сложившейся вокруг него ситуации, которая практически никогда не бывает идеальной для художника.

Анна КУЗНЕЦОВА