Нужна ли социальная реклама

Вспоминая, как мы жили раньше, мы в прошлой жизни что-то хвалим, а что-то осуждаем. Люди старшего поколения почти единогласно защищают советское время: можно было ездить в санатории и дома отдыха от своего предприятия, были ведомственные поликлиники и детские сады, были пенсии, на которые можно было жить, не голодая, а государство бесплатно раздавало квартиры, и квартплата каждый год не росла.

Люди среднего поколения с активной жизненной позицией (о тех, кто вспоминает плавленые сырки по семь копеек, которыми можно было закусывать портвейн «Три семерки», мы говорить не будем) единогласно осуждают то время: не было возможности нормально развиваться — без доступа к мировой информации это и впрямь было трудно; любое правдивое высказывание преследовалось как диссидентство, нельзя было богатеть, невозможно было выезжать за границу.

Но есть один пункт, в котором сходятся все: люди тогда были лучше. Они в подавляющем большинстве не были эгоистами — а сейчас эгоизм признается за норму. И их бытовая культура была на несколько порядков выше. А главное — не было такого количества морально невменяемой молодежи.

Я этот перепад времен помню начиная со сценки, которую наблюдала в московском метро в середине 90-х. В вагон вошла женщина средних лет, все сидячие места были заняты. Она подошла к широко раздвинувшему колени парню в черном костюме с галстуком и начищенных туфлях, как тогда одевались офисные клерки, — видимо он показался ей приличным человеком. Женщина достала из сумки удостоверение инвалида, раскрыла его перед лицом парня и попросила его уступить ей место. Юноша усмехнулся, отвернулся и остался сидеть.

Второй памятной сценкой из метро 90-х была истерика учительницы. Подтянутая дама в очках, тоже средних лет, вошла в вагон поздним вечером с пачкой каких-то распечаток в руках. Вагон был почти пуст, но сидячих мест не было — все диваны занимали группы молодежи, ехавшей в центр развлекаться. Дама постояла перед одной группой, читая свои распечатки, — на нее не обратили внимания. Она подошла к другой группе — мальчики и девочки продолжали смеяться и переговариваться. Тогда она обвела вагон изумленным взглядом, набрала полную грудь воздуха и заголосила, переходя от дивана к дивану: «Вы — социальные инвалиды!..» Редкие немолодые люди, оказавшиеся в том вагоне, морщась, просили ее не кричать — устали, головы болят, да и бесполезно увещевать их… Тогда она набросилась на них: «А вы, вместо того чтобы сказать им, одергиваете меня!..» На ближайшей остановке те, кто ее «одергивал», перешли в другой вагон, дама тоже вышла, а я поехала дальше, наблюдая за реакцией ребят. Они откровенно забавлялись, для них это был первый веселый эпизод предстоящего вечера.

Тогда же, в 90-х, начала появляться странная реклама. По телевизору вдруг шел ролик, в котором не было товаров, которых мы, конечно же, достойны, а были склоненные головы, улыбки и взгляды, а в конце говорилось: «Позвоните родителям». Одно время такой рекламы было даже слишком много. Мы усмехались и пожимали плечами — советское время, в которое все всех воспитывали и поучали, было еще недалеко в прошлом, и все это скорее раздражало.

Потом лет на десять такая реклама пропала. И пришло время, когда уже никто не истерил и не изумлялся тому, что старикам в транспорте не уступают место — о людях среднего возраста нечего и говорить. А сами старики давно уже заходят и становятся в ближайший уголок — раньше шли по проходу между сиденьями, пока кто-нибудь не поднимется. Если какой-нибудь юноша встает и приглашает старика на свое место, весь вагон смотрит на него восхищенно — потому ли, что это случается редко, потому ли, что все понимают: ему искренне жаль старика — по долгу вежливости этого давно никто не делает, потому что никто никому ничего не должен.

Тем временем общество стало приходить к пониманию, что долг такой — вежливость — есть. И между объявлениями станций зазвучали призывы быть взаимно вежливыми и уступать место людям старшего возраста, пассажирам с детьми и беременным женщинам.

Не знаю, как других, а меня это очень порадовало. Больше не хотелось усмехаться и пожимать плечами. Те ребята из 90-х, на которых кричала учительница, не были негодяями; так не бывает, чтобы во всем вагоне — одни негодяи... Им просто дома и в школе никто не говорил этих простых вещей. То ли к слову не приходилось, то ли не до того было. А то, что это опять зазвучало, ситуацию ощутимо меняет. Недавно я пронаблюдала за мальчишкой лет пятнадцати, который не встал, когда в вагон вошла старушка. Кроме него уступить место было некому — сидели только пожилые люди. Когда она входила, он согнулся, опустил лицо и стал смотреть в пол. И сидел, как на иголках, искоса поглядывая на окружающих. Но из вредности сидел. А я улыбалась: он знал, что надо встать. Ему было стыдно. Он понимал, что достоин осуждения.

О социальной рекламе вспомнили очень кстати. И она действительно работает — в той мере, в какой ей это по силам. То есть там, где для поправки ситуации достаточно просто напомнить, какой она должна быть. На огромный плакат со словами «Не убивай. Не кради. Не прелюбодействуй», который украшает пространство за МКАДом, я смотрю из окна автобуса, везущего с Выхино в «Икею», с некоторым сомнением.

Все это время я продолжаю коллекционировать вагонные сценки. Может, когда-нибудь соберу в сборник культурологических эссе. А может, нет. Но одной из самых ярких на сегодняшний день хочу с вами поделиться.

Поздним вечером в полупустой вагон, полный молодежи, вошел дед с портфелем. Места были, он сел на ближнее к двери, поставив портфель на колени, и посидел, закрыв глаза. Потом достал из портфеля пачку листов формата А5 и клеевой карандаш. Отслюнил один лист от пачки, спрятал пачку в портфель, положил портфель плашмя, а лист на него, стал намазывать клеем. Прямо напротив него сидела юная пара, девушка толкнула юношу локтем и подбородком указала на деда, юноша всмотрелся и медленно, чтобы не спугнуть, стал доставать из сумки фотоаппарат-зеркалку. Тем временем дед обмазал весь лист, привстал и приклеил его по центру большого рекламного плаката над своим сиденьем. Снова сел и закрыл глаза. Юноша напротив все это время работал зеркалкой. На следующей остановке ребята встали и пошли к двери. Пропустив девушку вперед, юноша что-то сунул в нагрудный карман дедовой рубашки — дело было летом — и выскочил. Двери закрылись. Дед открыл глаза и достал из кармана две пятисотки. Брови его изумленно поднялись. Сунул назад, улыбнулся, опять закрыл глаза. Собираясь выходить, я постояла у двери и прочитала его листовку, которая издали выглядела как обычное рекламное объявление, набранное на компьютере. Там было написано, что людям надо любить друг друга и что-то еще в этом роде, а в самом конце был призыв помогать старикам.

Анна КУЗНЕЦОВА