Границы возможного

Данила Давыдов. Марш людоедов. — М.: НЛО, 2011.

Если как-то интуитивно разделять людей внешних для литературного сообщества и внутренних для него, то Данила Давыдов – самый внутренний, сердцевинный человек. Не занимая ключевых постов, он является одной из культовых фигур, привлекает внимание. Не может не заинтересовать и огромная по объему, «взрослая» поэтическая книга, выпущенная в очень рафинированном московском издательстве.

Если суммировать впечатление от этих стихотворений, то возникает что-то типа фигуры отсутствия или портрета-негатива. Сейчас объясню. Представьте себе Марию Прокофьевну, которая с восьмого класса и по сей день пишет круглым почерком стихи в тетрадку. Так вот, поэт Д.Давыдов представляет собой тотальное, по всем фронтам, отрицание Марии Прокофьевны. Посудите сами.

1. Мария Прокофьевна пишет по зову сердца, то есть когда на нее нахлынет – и ей легче писать, чем не писать.
2. Мария Прокофьевна неразборчива в выборе художественных средств. Она пишет простодушно, фильтруя уж только самое негодное.
3. Мария Прокофьевна очень инерционна. Если прямой ход стихотворения наталкивает ее на какое-либо слово, она подбирает его, не задумываясь.
4. Мария Прокофьевна совершенно некультурна. В ее читательском космосе за отрывочным Пушкиным сразу следуют отрывочные Степан Щипачев и Римма Казакова. М.П. никак не соотносится с корпусом великой русской поэзии.
5. У Марии Прокофьевны есть представление об обыденной и поэтической речи. Стихи она старается писать, используя поэтические слова и выражения.
6. Повод для стихотворения у Марии Прокофьевны чрезвычайно близок к тексту; читая ее стихотворение, можно понять, влюбилась она, разочаровалась в жизни или исполнилась надежд.
7. Стихи Марии Прокофьевны абсолютно не защищены. Вынеси она их хотя бы на районное литобъединение – ох и потопчутся на них ушлые семинаристы. Разве что ближайшая подруга промямлит мне нравится – и порозовеет.

Соответственно –

1. Данила Михайлович пишет, когда захочет. И даже когда не сильно захочет, когда – скажем прямо – не о чем писать.
2. Данила Михайлович очень внимателен к выразительным средствам. Они уместны и изящны – или уж (отчеркивая М.П. «снизу») настолько показательно корявы, что практически никто на них не позарился.
3. Данила Михайлович чувствует инерционные ходы и всегда немного обманывает наши с вами наивные ожидания. Если, скажем, обозначить инерционный квадрат как А-Б-В-Г, то Д.М. чуть сдвинет: А-Б-В-Д. Его стихи как бы немного изогнуты щипчиками – чтобы не вляпаться в банальность.
4. Данила Михайлович чрезвычайно культурен. Каждое его стихотворение – реплика в бесконечном диалоге, ответ на сто незаданных вопросов; потри его – и найдешь спрятанные аллюзии и культурные слои.
5. Здесь тщательно нарушена возвышенно-поэтическая речь.
6. Повод настолько опосредован, что не читается.
7. Стихи из «Марша людоедов» абсолютно защищены. При внешней неказистости, никаковости, они как бы помнят свои прецедентные права, добытые другими стихами других поэтов. Это как если бы на актерский кастинг пришел соискатель – косоглазый, с параличом лицевого нерва, хромой, картавый и заикающийся. Ассистент пробует его простодушно выгнать, а малый-не-дурак бегло припоминает Крамарова, Сталлоне, Гердта, Охлобыстина и Бурляева. А?! Поди поспорь.

Помимо обратного портрета Марии Прокофьевны, я вижу в этой книге еще три отчетливых культурных смысла.

Во-первых, это довольно остроумная и состоятельная (насколько я могу судить) докторская диссертация по филологии. Примерная тема «Пути развития тех или иных тенденций в русском постконцептуализме ХХI века: пространство вариантов на один шаг вперед». Дальше вместо того, чтобы описывать возможность, диссертант моделирует культурный объект (типа стихотворение) и демонстрирует его оппонентам и ученому совету.

Во-вторых, из пушкинского завета судить автора по его собственным законам и хлебниковского «Горе вам, взявшим неверный угол сердца ко мне» рукой подать до глобального вывода: все что угодно можно так развернуть и так прочитать, что мама не горюй. Это, по сути, аналог эйнштейновской формулы Е = мс². То есть недалек тот светлый день, когда стихотворение из 12 строк (все равно, Пушкина или Путенкова) будет означать 12 порций поэтического восторга. Надо только взять верный угол. «Марш людоедов» – превосходный читательский тренажер; видимое убожество написанного все время приходится компенсировать зримым читательским усилием: додумывать, вчитывать какие-то версии. Но кто говорил, что должно быть легко?

Чтобы оценить третье достижение этой книги, надо представить себе некий спектр ее возможных читателей.

Интеллигент, немного филолог, немного лингвист, немного сам в некотором роде поэт, друг Д.Давыдова (а они все друзья Д.Давыдова) встречает эту книгу с одобрением. Обрывки этих одобрений вынесены на заднюю обложку книги. Помимо прочего, есть повод поговорить красиво и умно.

Поэт патриотического направления открывает книгу в 2–3 местах, багровеет, шумно закрывает и удаляется.

Студент-филолог открывает «Марш людоедов» с трепетом, как сундук сокровищ. Еще бы: это ведь антология несложных загадок; отгадаешь – получишь пять.

Учительница русского языка листает книгу со смешанным чувством. В ней борются уважение к печатному слову (и стоящим за ним авторитетам издательства и собственно поэта) и недоумение. Но вот она встречает слова, за которые выгоняет своих учеников из класса, – и все же склоняется к отрицанию. Эх, недалекая учительница! Не понимает, что это цитата не с забора, а из Плуцера-Сарно.

Молодой поэт из поколения «Дебюта» горячо приветствует книгу. Если достаточно так писать, чтобы тебя так издали, то у молодого поэта – прекрасная перспектива. Можно особо не напрягаться. Остается два вопроса: как «так» – когда с виду никак, и – всем ли этого достаточно? На второй вопрос я могу ответить сразу – нет. Перепечатайте любые 10 стихотворений из книги и пошлите от своего имени хоть в «Волгу», хоть в «Звезду». Если вас не разоблачат, то откажут на общих основаниях.

Руководитель провинциального литобъединения (куда не ходит Марья Прокофьевна) приносит книгу на заседание студии и шмякает на стол. Полюбуйтесь, до чего они там докатились в своей московской тусовке! Народ осторожно листает. То ли действительно позор, то ли (см. выше) не поехать ли в Москву? Руководитель сосет валидол. Ему, последние сорок лет оттачивающему ямбы про янтарный закат и кровавый режим, это все глубоко чуждо.

То есть – переходим к третьему культурному смыслу – книга прекрасно поляризует читателей; скажи, понравилась ли тебе она, – и мы скажем тебе, кто ты.

Вот и еще одна дробная черта: некоторым покажется, что здесь рецензию можно заканчивать, а некоторым – что она и не начиналась. Наверное, мне стоит выразить критическую позицию по отношению к этой книге предельно открыто и субъективно.

Что ж, мне совсем не понравилось. Эти стихотворения ничего не дали ни моему уму, ни сердцу. Для лирики это слишком скрытно, для эпоса – недостаточно интереса к миру и людям. Здесь нет никакого чуда; поэзия сведена к искусству возможного – и в итоге исчезает. Это не вдохновенно, это – несмотря на большую и точную культурную работу – внутренне пусто. Причем как-то намеренно пусто, напоказ, как будто дело не в этом. Но дело-то в этом.

Что же до продолжения концептуальных традиций, то это фундаментально спорно. Концептуализм весь завязан на приоритете, на явных демонстративных открытиях – не случайны именно приоритетные претензии Вс.Некрасова к Д.А.Пригову. Как продолжать Колумба? Открыть новые земли? Так открой сначала. Или просто летать в США на самолете? Тогда надо понижать пафос.

Мне было, пожалуй, стыдно читать эту книгу действительно умного, талантливого и симпатичного человека. По-моему, это плод культурных заблуждений; забыть – и двигаться дальше.

Леонид КОСТЮКОВ