Нельзя оскорблять дух повествования

С. Апт о себе и других. Другие – о С. Апте: Сборник воспоминаний, статей, интервью. Составление: Е. Старикова. – М.: Языки славянской культуры, 2011.

« “… Дух повествования – это дух, свободный до отвлеченности, и средством его является язык как таковой, сам язык, язык-абсолют, не желающий знать никаких наречий и местных языковых божеств. Иначе как раз и впадешь в политеизм и язычество. Ведь Бог есть Дух, и слово превыше всех языков и наречий” (Томас Манн. “Избранник”. Перевод С. Апта).

Мне кажется, это очень важные слова, важные для переводчика. С одной стороны, для него “Слово превыше всех языков и наречий”; с другой стороны, переводчик как раз должен быть “политеистом” и “язычником”, должен перескакивать из одного языка в другой, должен между этими, говоря греческим философским языком, апориями как-то лавировать – и… и… (подыскивая слово) должно получиться! (Смеется)».

Я процитировала фрагмент разговора Анны Шибаровой с ушедшим год назад Соломоном Константиновичем Аптом из книги памяти этого прекрасного литератора, начинавшего с переводов античных авторов (среди них – Эсхил, Аристофан, Платон) и сделавшего фактом русской литературы классиков немецкой литературы ХХ века – Томаса Манна, Германа Гессе, Роберта Музиля, Франца Кафку, которого в России Апт перевел первым. Кроме того, он автор двух книг о Томасе Манне и множества статей и комментариев.

Екатерина Васильевна Старикова (вдова Соломона Константиновича) так пишет об истории создания книги: «… за три дня до смерти С.К. неожиданно задумчиво сказал: “Вот написал я три очерка о людях, а не о книгах. Написал бы четвертый, можно было бы издать книжечку” … И когда С.К. не стало, меня, кроме самого горя, тоски о нем, не оставляла мысль о его последнем желании. И когда я увидела отклики на его кончину в газетах, в Интернете, вспомнила некоторые интервью с ним, появившиеся в последние годы его жизни, — я решила соединить вместе его воспоминания об ушедших людях, бывших ему интересными, и мнения его читателей, взявших на себя труд запечатлеть в слове хоть некоторые его черты. Пусть, как он хотел, будет еще одна “его” книжечка».

«Книжечка» получилась замечательной – в неброском сером переплете с черно-белой фотографией Соломона Константиновича на обложке – обаятельная, чуть ироничная улыбка того, кто «сам рассмешиваться рад» (из мемуара Ольги Канунниковой), вдумчивый, мягкий, понимающий взгляд – что-то в нем есть от мудрого раввина.

В книге голоса любящих Апта людей – близких ему (Екатерины Стариковой, Бориса Рунина, Виктора Шкловского, Бориса Сучкова, Михаила Гаспарова, Виктора Топорова, Андрея Анпилова, Михаила Рудницкого, Геннадия Трифонова, Эмиля Казанджана, Ольги Канунниковой) и незнакомых (автора предисловия Сергея Бочарова, Григория Дашевского, Эрики Манн, Петра Мамрадзе, Любови Сумм, Александра Иличевского) – звучат вместе с аптовским негромким и внятным голосом и в беседах с Натальей Громовой, Анной Шибаровой, Еленой Калашниковой, Анкой Максайн и Кристиной Нисмак, Марией Терещенко, Санджаром Янышевым, и в его собственных мемуарах – о преподавателях факультета классической филологии МГУ, который он окончил, и в воспоминаниях о Вере Пановой и Борисе Слуцком.

Уже по этим мемуарам можно почувствовать характер Апта, его «Haltung» – по-немецки «выдержка», «осанка», «достоинство духа» (эту черту Апт отмечал в Томасе Манне). Его горячее отношение к преподавателям классического отделения, к Вере Пановой и Борису Слуцкому нигде не выказано с преувеличенной хвалой, все окрашено мягким юмором. Обычно мемуаристам свойственно изображать себя «в предлагаемых обстоятельствах», у Апта, наоборот, главное – его герои, а не он сам. Видимо, сказалась «осанка» переводчика – передать чужой текст, не погрешив против «духа повествования».

Апт избегает и стилистических «изысков» – рассказывает просто, со вниманием к деталям, которые характеризуют эпоху лучше, чем пространные рассуждения. Например, анекдот, произошедший с женой латиниста Федора Александровича Петровского (по отзыву преподавательницы греческого Жюстины Севериновны Покровской, «типичного белоподкладочника») Марьей Васильевной. Апт пишет об этом анекдоте как о «конфузе», случившемся с ней в магазинчике «Кулинария» за год до смерти Сталина. Марья Васильевна часто покупала там полуфабрикаты. Она вошла, поздоровалась с продавщицей и сказала: «Три порции джугашвили, пожалуйста». «Продавщица невозмутимо упаковала три порции чахохбили, и тут покупательница опомнилась, ужаснувшись своей оговорке, схватила пакет, убежала и с тех пор никогда в эту лавку не то что не заходила, а старалась вообще не приближаться к ней». Такое это было поколение – нечаянные фрондеры даже в оговорках.

В интервью Апт тоже избегает нажима и пафоса. Когда его спрашивают об отношении к Достоевскому, отвечает цитатой из Чехова, прочитавшего «Братьев Карамазовых»: «Хорошо, но очень уж длинно и нескромно». Скромность – черта, о которой говорят многие мемуаристы. Со скромностью соседствовала та самая «Haltung», сила духа, и ясность взгляда на «соблазны века сего». На вопрос Санджара Янышева: «Соломон Константинович, в какой период вашей жизни вам дышалось наиболее легко и свободно?» – Апт ответил: «Таких периодов не было. Были дни, когда появлялись высокие надежды, которые рухнули. Последний раз – в 1991 году, после подавления путча… Поэтому и о какой-нибудь ностальгии ничего сказать не могу… Периода не было, а было так: что-то мелькнет, взыграет… Куски озарений». Это говорит человек, «перетащивший на себе» таких мифотворцев, как Манн и Гессе.

Похоже, что «игры в бисер» под конец жизни интересовали его меньше, чем люди и человеческие отношения. «Опаленность трагизмом, величием, роковым дыханием переводимых писателей», о чем пишет Андрей Анпилов, диктовала ему строчки книг, соавтором которых он был, но в то же время «внутренняя сцепленность» с Манном и Гессе «была иной, чем та сцепленность, которую чувствовали его читатели. Сам он, кажется, был гораздо суше, невосторженнее, трезвее, чем те, для кого голос его переводов становился голосом истины» (Григорий Дашевский).

В книге много высоких оценок переводческого мастерства Апта. Хочется отметить письма Михаила Леоновича Гаспарова, поэтичную статью Любови Сумм «”Если по сердцу тебе имя”: переводы Эсхила». О немецких переводах самым поразительным кажется такой отзыв (из письма Геннадия Трифонова Екатерине Васильевне Стариковой): «Мой немецкий переводчик – человек еще достаточно молодой и свободно говорящий по-русски – сказал мне, прочитав “Иосифа” (роман Томаса Манна “Иосиф и его братья” – Е.Г.) в переводе Соломона Константиновича: “В немецком тексте романа все-таки нет этого библейского пространства, этого воздуха Вечности, и роман соткан как бы из немецкой целесообразности, вытесняющей поэзию содержания. А в русском переводе все это есть, и живет, и дышит своей особой жизнью именно русской речи”. Зовут этого человечка Андреас Штрофельд, ему 30 лет, он доктор филологии». В этом контексте уже буквально понимается повторяемая многими мемуаристами шутка, что «Иосифа и его братьев» нужно обратно перевести на немецкий – тогда у немцев будет великое произведение. Шутки шутками, а работал Апт над этим переводом семь лет, причем только ко второму тому нашел верную интонацию, вернулся к первому тому и заново переписал его.

Хорошо, что книга вышла в юбилейный для Соломона Константиновича год – 9 сентября ему бы исполнилось 90 лет.

Хочется верить, что Апт был бы доволен этой новой «”его” книжечкой».

Глубокая признательность Институту имени Гете и Австрийскому культурному форуму, лично доктору наук, профессору Дирку Кемперу и доктору наук, профессору Нине Павловой, благодаря которым вышла книга.

Низкий поклон Екатерине Васильевне Стариковой, нашедшей в себе силы собрать и подготовить это издание.

Елена ГРОДСКАЯ