Огни притона

Итак, Александр Гордон снял кино. Тот, кого мы привыкли воспринимать как сухого и мрачного телевизионного человека, ведущего различных передач с претензией на интеллектуальность, снова пробует себя в похороненном отечественными поделками жанре. И как-то немногого ждешь от этого кино. Зрители рассаживаются, и в воздухе повисает транслируемое всеми одновременно чувство собственного превосходства над шоу-бизнесом. Но когда кино начинается – происходит чудо! Лица зрителей преображаются, на них появляется печать глубокого чувства и – боже мой, неужели? – катарсиса, словно привычная мизантропия отступила, дав шанс состраданию и радости.

И действительно, это кино – неожиданный подарок, скрытый под оберткой имиджа его создателя и безвкусным названием («Огни притона» – отдает шансоном). Подарок для ценителей кино. Почему? Потому что, в отличие от телепроектов Гордона, здесь нет претензий, подменяющих в иных фильмах художественное содержание. А содержания – в избытке. Это непретенциозное, легкое, атмосферное кино, которое смотрится, что называется, на одном дыхании. Кино о любви, о людях, о солнце, о городе, о волнах – обо всем, что мы уже успели позабыть, притупляя свой вкус вымученными новеллами Альмодовара и декоративными, как икебана, полотнами фон Триера. В фильме Гордона все естественно: освещение, движение, построение кадра, ход событий. Это не естественность банальности, как в американском кинематографе. Это естественность точного попадания или хорошего стихотворения. Это непосредственность восприятия, которой в искусстве очень сложно достичь, потому что для этого надо преодолеть его подражательную сущность, которую отметил еще Аристотель.

О сюжете фильма можно сказать только, что его как такового нет. А точнее, дело не в нем. Да, нам показывают жизнь трех одесских проституток, главная из которых, мамка (Оксана Фандера), ощущает неожиданное родство со случайным товарищем по пляжу, пожилым шизофреником и бывшим зэком, считающим себя пророком. Да, вокруг героини Фандеры пляшет несовершеннолетний скрипач-социопат, прокурорский сынок, ищущий возможность лишиться девственности – безуспешно: мамка Люба испытывает к нему материнское сострадание и только выгуливает его по направлению к местному зоопарку. Да, у героини в деревне есть отвернувшаяся от нее мать, жестокие местные жители, догадывающиеся о ее роде занятий, и наивный председатель колхоза, предлагающей Любе стать у него «завклубом». Но все это не складывается в сюжет. Фильм не так построен. Здесь нет новеллической «пойнте». Вместо сюжета – разные люди, траектории жизни которых пересекаются. Происходящие события – это просто происходящие события, детали общей картины мира. А мир нарисован замечательно, подробно, ярко. Город (и деревня) здесь – не декорации и не антураж, а действующие лица. Собственно, именно о них эта картина. Одесса конца пятидесятых, полная света, летнего солнца, листвы и людей. Хорошо сыграли все – и город потрудился на славу, и актеры не подвели. Здесь дают им развернуться – не зря они после титров входят в кадр все вместе и кланяются зрителю, как в театре. Абсолютно каждому актеру здесь дано достаточно пространства, чтобы не просто мелькнуть физиономией, но полностью раскрыться, что для современного кинематографа с его большими скоростями вообще редкость и сохранилось больше в театре, при том что фильм Гордона начисто лишен театральности в ее отрицательном смысле, то есть ничуть не статичен. Я даже не знаю, кого из актеров здесь нужно выделить специально. Может быть, Фандеру – ее просто больше на экране. Но на самом деле не только Оксана Фандера (это, конечно, ее лучшая роль), но и все остальные актеры попадают точно в цель.

Каждый человек здесь – цельный, рельефный и сочный, как персик, типаж. Взять хотя бы нервного и напряженного, как часовой механизм, героя Богдана Ступки, переходящего с одесского говора на идиш и обратно. Вообще, главный герой этого кино – даже не мамка Люба, а язык, на котором говорят герои. Речь персонажей настолько живая, что филолог во время просмотра начнет причмокивать. И надо отметить, что российскому зрителю не помешали бы субтитры. К сожалению, львиная доля юмора проходит мимо – так быстро и остроумно говорят герои, что не успеваешь переводить с одесского на московский. Это одна из причин, почему этот фильм не годится для экспорта на западные кинофестивали. Он непереводим. Мы поймем, в чем кайф одесской речи и одесской жизни, иностранец – вряд ли.

Общее ощущение таково, что Гордон взял все лучшее из советского и все лучшее из европейского кино. Советское здесь узнаешь по кинематографической ностальгии, охватывающей уже после первых кадров, – в такой манере сейчас не снимают. Европейское – в чувственности, присущей европейскому кино и совершенно отсутствующей в стерильном советском и выхолощенном американском. В общем, Гордону действительно удалось совершить чудо. Только на этом – на чудесах – держится сейчас наш кинематограф.

Алена ЧУРБАНОВА